Валентин Юрьев - Отбросы

А мне забот меньше стало, им — пакеты с едой, а мне судна с этим самым, да грязные пакеты. Ну, протереть там всё, так это одна минута, мебели в герме нет, чистый пластик с ремнями для коконов, чухня, в общем.

Так что остаётся время поболтать, которое я так люблю! Оказывается, почти всё в киношках — правда, и города есть и горы и леса всякие, а вот героев таких, наоборот, не бывает. Всё наоборот! Во что я верила, того нет. А чему не верила ни за что — есть.

А ещё оказалось, что у них в армии и девки служат, только капитан, самый старый из них, нарочно девок не взял, потому что полёт длительный, чтобы всяких скандалов не было из-за них. А так, девки наравне с мужиками и стреляют и бегают, даже душ у них общий, я бы со стыда умерла, наверно, мыться с голыми титьками.

А танцы у них такие же, как мне Чуча показывала, ребята сначала робели, а потом как дали, ой, класс, особенно медленные, я уж не дождусь, когда можно будет оторваться свободно, в зале, не при охраннике же попой дрыгать.

А вот чего они прилетели убивать нас, я так и не поняла. Как спрошу, все сразу отворачиваются, как будто клопов по стенам ищут, говорят "мы всё не так представляли", вот, уроды, сначала чуть не поубивали, а теперь — глазки на стену.

Самый красивый, конечно, Патрик, я просто торчу, когда он рядом, хоть и чувствую, что гад, наверно, глаза жестокие, просвечивает меня насквозь, а поговорить с ним не получается.

А вот с Гарриком готова часами болтать, он простой, родом из Солт Лэйк, мормон, нашел у Чучи слайды, как ребёнок радовался и плакал одновременно и всё говорит, говорит, как будто лучше их солёных пустынь в мире и места нет. Я бы там и год жить не захотела, а он всё "вот вернусь, сразу домой"! Чудик. Как маленький, ещё не поймёт никак, что никуда он не вернётся!

И всё молится: "ах, Отец небесный, спасибо тебе, что жив остался, ах, спасибо, что кушать есть чего, спасибо, что друзей нашел, чудо великое, знаменье святое", фу, плюнуть некуда, не понимаю я этого!

Но слушать его так интересно! На Земле тело тяжелое, подтянуть его на руках — не всякий человек может! А у них норма — двадцать раз, а то ещё и в полном боекомплекте.! Зато — просторы, развлечения! Даже не верится что такое может быть. Машина, мотоцикл, лыжи горные! Аж слюнки текут.

А я ему говорю, а в мочилки можешь? Он шары вылупил, ну я и объяснила, что к чему. У него глаза загорелись, мы и полетали минут пять, да куда ему! Вся команда к стенкам прижалась, тарашки выставила, как я его припечатывала! А потом схлопотала выговор от Клизьмы, да ну её!

Ну и сама про нас рассказывала. Они не верят. Дураки, как будто такое можно выдумать! Я говорю, что ж я, с Меркурия что ли сюда попала? Вы, говорю, побольше у Чучи спрашивайте, она же врать не умеет, а если ей неправду подсунуть, то где-нибудь её мозги свихнутся, она же машина! Запутается и сгорит.

А…., всё равно не верят. А может и верят, только тогда они перед собой получаются просто варвары и захватчики, а не благородные воины, вот их гордость то и начинает сама себя пилить.

А капитан всё молчит. Мрачный, висит, как куколка, вот-вот бабочкой станет. Не злится, а просто ему плохо и мне его ужасно жалко. Эти-то жеребцы, ржут во всю, а он никак, видать, не смирится с тем, что в плену.

Я сначала то и не думала об этом, ну живут себе и живут, что мы им, зла хотим, что ли, а он как-то брякнул "Тебе бы в плену….". Я и поняла, что мы-то здесь привыкли, для нас это дом родной, а для него — тюрьма, плен.

Хотя, если так рассуждать, то для нас это тоже тюрьма, мы просто в ней дольше живём, на тридцать лет, а с другой стороны посмотреть, так это вообще же моя Родина, у меня другой и быть не может. Так что я совсем запуталась, а капитана очень жалко стало, он всё с Чучей как со своей сестренкой разговаривает, даже заставил тембр голоса подогнать под неё, хорошо, что у Чучи нервы стальные, ни на кого не обижается, ей всё по стакану.

День 1251

…Я не знаю, что делать. Всё моё тело разрывается пополам в странной борьбе с самими собой. Мы — пленники, причём, если встать на их сторону, то мы — смертельные враги! И не скрывали этого.

Но нам дана достаточная свобода действий. А после Ритуала, как они его называют, можно будет ходить и жить где угодно и заниматься чем угодно.

Одна моя половина требует: сломай эту дверь, или возьми девчонку в заложницы, или просто стисни её в руках и выскользни в коридор и убивай, убивай, сколько успеешь, потому что это- враги!

А другая половина твердит, что я круглый идиот, пропитавшийся чужим дерьмом и судьба даёт мне шанс понять это. Или, даже, изменить свою жизнь.

Живут себе люди, живут в нечеловеческих условиях, щебечет как птаха девчонка, ни разу не видевшая нормального Солнца, только это раскалённое чудовище через экран. Живут тем, что копаясь в дерьме, выращивают из неё еду, и так всё время по кругу, кому они помешали?

Мне говорили — враги! Да, есть и гады, вон они, полосатые, действительно есть, но никто их никуда не выпускал и не менял к ним отношения. А персонал работает по-чёрному. И теперь я уже убедился, что их кинули, предали, использовали как мелкий козырь.

А теперь такой шестеркой стал я сам, и меня также обманули. И ребят моих тоже. Пусть не во всём, но половина-то сказанного была враньём! А как теперь верить оставшейся половине? Как оправдать то, что государство хотело убить лучших учёных только за то, что они оказались не на том корабле, казнить хороших исполнительных служащих только за то, что они служили честно?

То, что мне рассказывали, оказалось правдой, Поль показал мне даже секретные блоки программ, отвечавшие за убийство. И хотя я и понимаю, что эти сведения могли быть подтасованы, но верю им, потому что не стали бы они готовить эти материалы только для того, чтобы убедить жалкого капитана маленького военного бота, пришедшего убивать. Было бы проще уничтожить меня.

Когда я увидел съёмку того, как эти ребята заварили нам ракетные люки, и сбили настройку двигателя, меня разрывало от бешенства и восхищения.

Бешенства от факта прикосновения к моему чистому кораблю, святотатства, сродни которому только изнасилование моей женщины.

А восхищения от мужества и инженерного таланта. Проделать такое под носом у людей, которые не отрываясь искали их! Это надо было суметь! Врага надо уважать.

Сколько я читал о предателях, изменниках и никогда не думал, что это может коснуться моего имени. Всплывает простое и немного суровое лицо отца, всегда учившего меня простым законам чести, среди которых переход на сторону врага всегда был тождественно равен смерти, он смотрит укоризненно. За свой дом, за свой городок, за свой штат бейся без размышлений, мало ли, что нос в крови, зато честь с тобой!