Валентин Юрьев - Отбросы

А сейчас, когда некогда поспать, я счастлив. Не от той ситуации, в которую мы влипли, конечно, а от той остроты бытия, которую подарила мне жизнь.

Я хорошо помню ностальгию своего отца по войне, он, рожденный за семнадцать лет до неё, попал в поток юных лейтенантов, которых прямо из школы пихали на курсы и через полгода швыряли командирами взводов на самое остриё страшной битвы. Из них, погодков моего отца, остались в живых считанные проценты.

Отцу ещё повезло, он был корректировщиком в артиллерии, сидел впереди всех в замаскированном окопе, видел врага в объективе стереотрубы, трижды был ранен, я видел эти круглые шрамы от пуль, и всё же выжил. И родил меня и ещё двоих сыновей.

Так вот, у него была странная для меня ностальгия по тем годам войны, которые у всех вызывали только ужас и отвращение. А для него это была молодость, умноженная на остроту момента.

А сколько я знал людей, которые умирали буквально, физически, от тоски, выйдя на пенсию! Когда интересная работа, значимость, общественное положение, популярность, знакомства, постоянная нехватка времени вдруг разом обрывались и превращались в ничто. Жалкие хождения в собес, к врачам, в ЖЭК, пустые дни, никчемность жизни убивали их. Нет, конечно же не всех, но я сам, скорее всего, превратился бы в ничто, никому не нужный, в тишине пустой квартиры.

Айра?….Куда это её понесло? Она же при кухне, что ей нужно в Крестах?

— Седьмой. Дать триста семьдесят пятый.

— Есть триста семьдесят пятый.

— Мария, почему Айра в Крестах, ей же рано ещё?

— Она сбежала от Джилли, мама за неё просила, и потом, она не гулять попросилась, а работать.

— Кто, Айра работать!? Да она такого слова не знает.

— Вы не правы, Кэп, она очень хорошо обслужила всех мальчиков, не брезглива и очень старается. У неё курсы сестёр, кстати, неплохо закончила. Взбалмошная, конечно, но не придирайтесь к девочке, Кэп, она ещё мала, чтобы ставить на ней штамп о негодности.

— Ладно, Мари, конец связи.

Ну вот, получил по носу. Старый пень! Она права, конечно, штамп — страшная вещь, один дурак поставит и всю жизнь так и тащится за человечком его чёрный след…Бездельница…! Надо будет приглядеться к девчонке.

День 1245

Я идиот, самонадеянный тупица, вонючий койот из прерий, сухой овечий навоз, а эти слизни на Земле — трусы, четырежды трусы, весь мой рот как слюной с камнями забит этими словами, которые нельзя произнести вслух, остаётся только ждать, ждать и ждать. А ведь я мог и раньше. Мог, мог! Если бы не запрет!

Этот седой провёл меня, старая развалина, я же задницей чувствовал, что всё идёт слишком гладко, ну, ничего, мои ребята знают, что делать, они воины, я долго учил их не жалеть никого на войне, особенно хитрых змей с длинными языками. Только что же они медлят, мои черти?! Не от страха же за свою жизнь? Это было бы ещё большим позором, но я не верю, что они могут струсить.

Может, они строят планы как спасти нас? А, может быть, этот хитрый Лис, тощий паук, плетёт свою паутину в заговорах и разговорах? Ишь ты, наплёл что-то про эту вонючую тюрьму! Я и сам знаю отлично, что все сволочи здесь взбунтовались вместе с начальством, чтобы пиратствовать в косме, все они заодно, а эта гадина плетёт про детей, вон, новости видите ли включил, враньё, одно враньё!

Когда надо разжалобить, всегда приплетают детей, да и что мне их дети? Что я их, не видел, что ли, этих детишечек в драных телогрейках, обмотанных внутри, прямо по голому телу взрывчаткой?! Ах, дядечка, дай лепешечку, мамочка умирает, а потом трахх и броник вдребезги, в нём десять моих друзей!

Что мне до их новостей? Любой бандит с виду кажется обычным, любую шкуру готов напялить! Он показывает зубы только при нападении, а в остальное время обычен как лужа у дороги.

Новости! Они травку сажают! Ясно, сажают, жрать-то охота! А с ними и чучела эти полосатые рядышком, чуть не в обнимку сидят, сволочи! Нашли обший язык, значит, сплелись в один клубок, дети Сатаны, и ещё глазки масляные строит, давай сотрудничать!

Дерьмо коровье! Я тебе покажу, сотрудничать! Через сутки, не позднее, а значит, уже осталось несколько часов, сержант Грэмс всадит в каждую башню этого монстра по одной ракете и ничто их не спасёт, сволочей, ничто! А ради этого можно потерпеть.

Но почему так больно? Голова пополам….Почему холод? Я брежу, что ли?

— Ты кто?!

Молодая девчонка, бледная, как сметана, а рожа — ничего. Глазищи синие? Мамочка, что же это?! Опять враньё очередное? Что ещё этот старик придумал?

— Чё? Да тихо ты, потерпеть не может! Я Айра, велено за вами последить, так ты тихо лежи, я сейчас управлюсь и дальше…..Да не дёргайся, вот нервный, ща я судно выну, новое вставлю, чё я ваших задниц не видела, что ли?

— Айра….Айра…За кем это "за вами"?

— Во, чудной! Да за всеми, за нашими и за вашими, мне и делов-то всего — судна сменить, а лицо протереть.

— Развяжи ремни!

— Щас! Вы у нас тут почётные гости, сколько живу — первые, только развяжи, удерёте все.

— Сколько наших осталось?

— Чё? Где осталось? Нисколько не осталось, всех сюда припёрли, только каталки ваши в шлюзе остались, мне Гесс сказал.

— Какой Гесс?

— Ну, парень один, пристаёт ко мне. Прыщавый, чёрт, а лезет!

— Так сколько наших здесь?

— Двенадцать. Чё я, дура, что ли? Уж до двенадцати досчитаю. Трое в баре висят, остальные в боксах. Ты — отдельно, как командир.

— В каком баре?

— Ну, в барокамере, за них насос дышит, а так они нормальные.

— Сколько тебе лет?

— Чё? Пятнадцать. Скоро Ритуал будет. А чё?

— Ничё! Какой ещё ритуал?

— Во, смешной! Чё ты строишься-то! Сам то без ритуала, что ли? Уж немолодой. Или издеваешься?

Ничего не понимаю. Это я — немолодой? Мне всего двадцать семь, даже невесты нет, хотя, это правда, я и сам забыл, что в пятнадцать уже кажется, что двадцать — это старость.

— Да не издеваюсь я, просто не слышал ничего про ритуал.

— А чего там слышать-то, это как день рожденья, а потом подключат к Чуче насовсем и я буду как все взрослые.

Чушь какая-то! Кого там и к какой Чуче подключат? Только почему-то в этой наивной болтовне я чувствую только тепло без вражды? Давно девчонок не видел? Да, конечно давно, больше года. Думал, когда прилетим, найду себе невесту, обрадую родителей, которые задолбали упрёками про внука. И Кэтти…

А теперь……Господи! Чуть не забыл! Да ничего же теперь не будет, никакого "теперь" или "потом". Как сейчас долбанёт тремя десятками ракет и я уйду в Плавание спокойно…..Как больно!

— Чё ты мычишь? Больно, что ли? Дай-ка я протру потихоньку, сами виноваты, постреляли друг друга…