Филип Дик - Доктор Бладмани, или Как мы стали жить после бомбы [litres]

Убийство, медленное уничтожение Дейнджерфильда, думала Бонни, было обдуманным и исходило не из пространства, не свыше, а снизу, из знакомого земного пейзажа. Дейнджерфильд не умер от долгой изоляции; ему нанесли удар старательные приборы, принадлежащие тому миру, с которым он пытался поддерживать связь. Если бы он мог отключить их от нас, думала она, он был бы сейчас жив. В тот самый момент, когда он слышал нас, принимал нас, его убивали — а он об этом и не догадывался.

Он и сейчас не догадывается, решила она. Может быть, он сбит с толку, если вообще способен что-нибудь понимать в настоящий момент, способен хоть к какой-нибудь форме осознания.

— Это ужасно, — произнес Джилл без всякого выражения.

— Ужасно, — согласилась Бонни, — но неизбежно. Он был там слишком уязвим. Если не Хоппи, то кто-нибудь другой однажды сделал бы то же самое.

— А нам-то что делать? — спросила миссис Харди. — Если вы совершенно уверены, то нам лучше…

— О, — сказала Бонни, — мы абсолютно уверены. Сомнений быть не может. Вы думаете, мы должны снова составить делегацию и пойти к Хоппи? Попросить, чтобы он остановился? Интересно, что он на это скажет.

Интересно также, думала она, насколько мы сможем приблизиться к знакомому маленькому домику прежде, чем будем уничтожены. Возможно, мы находимся слишком близко от него и сейчас.

Ни за какие сокровища мира, думала она, я не подойду ближе. Думаю, что на самом деле я уеду подальше; я попрошу Эндрю поехать со мной, а если он не согласится, Стюарта, а не его, так кого-нибудь еще. Я все время буду в движении; я не останусь долго на одном месте и, может быть, таким образом спасусь от Хоппи. И плевать мне сейчас на остальных: я слишком напугана. Я забочусь только о себе.

— Послушай, Энди, — сказала она Джиллу, — я хочу уехать.

— Ты имеешь в виду: уехать из Беркли?

— Да, — подтвердила она, — вдоль побережья к Лос-Анджелесу. Я знаю, мы можем уехать; мы доберемся туда, и у нас все будет в порядке. Я знаю.

Джилл сказал:

— Я не могу, дорогая, я должен вернуться в Вест-Марин. Там мое дело — я не могу бросить его.

Она в испуге спросила:

— Ты собираешься вернуться?

— Да. Почему бы и нет? Не бросать же все из-за того, что натворил Хоппи. Неразумно просить нас об этом. Даже Хоппи не требует ничего подобного.

— Но он потребует! — воскликнула она. — В свое время он потребует все. Я знаю. Я предвижу это.

— Тогда мы подождем, — ответил Джилл, — до тех пор. А пока давайте работать. — Он обратился к Харди и Стюарту: — Я собираюсь спать, потому что, видит бог, нам есть что обсудить завтра.

Он поднялся на ноги.

— Ситуация может измениться сама собой. Мы не должны отчаиваться. — Он хлопнул Стюарта по плечу. — Правильно?

Стюарт сказал:

— Я однажды прятался в люке. Неужели я снова должен пройти через это? — Он посмотрел на остальных, ожидая ответа.

— Да, — ответила ему Бонни.

— Хорошо, — сказал он, — но я выбрался из люка, я не остался в нем. И выберусь снова. — Он тоже встал. — Джилл, вы можете ночевать со мной в моей комнате, а вы, Бонни, оставайтесь у Харди.

— Да, — встрепенулась Элла Харди, — у нас хватит места для вас, миссис Келлер, пока мы не сможем найти вам что-нибудь получше.

— Благодарю, — машинально сказала Бонни, — это замечательно.

Она потерла глаза. Хороший сон, думала она. Он поможет. А потом что? Мы просто подождем и увидим.

Если доживем до утра.

Джилл вдруг спросил:

— Бонни, тебе легко поверить в то, что сделал Хоппи? Или нет? Ты хорошо его знаешь? Ты понимаешь его?

— Я думаю, — ответила она, — в нем взыграло честолюбие. Но этого следовало ожидать. Сейчас он достиг большего, чем любой из нас, у него, как он сам говорит, длинные, длинные руки. Он прекрасно компенсировал то, чего ему недоставало. Тебе бы следовало им восхищаться.

— Да, — согласился Джилл, — пожалуй. Даже весьма.

— Если бы я только могла поверить, что он этим удовлетворится, — сказала она, — я бы так не боялась.

— О ком я сожалею, — вздохнул Джилл, — так это о Дейнджерфильде. Больной, обреченный лежать неподвижно — и слушать.

Она согласилась, но отказалась представить себе эту картину. Она могла не вынести этого.

Эди Келлер в халате и тапочках бежала по тропинке к дому Хоппи.

— Скорее, — подгонял ее Билл, — он знает о нас. Мне сообщили: мы в опасности. Если мы подберемся к нему поближе, я смогу изобразить кого-нибудь из мертвых, чтобы напугать его. Он боится мертвых. Мистер Блэйн говорит: это потому, что они для него, как отцы, много отцов и…

— Тише ты, — сказала Эди, — дай мне подумать.

Видимо, она заблудилась в темноте; она не могла найти тропинку через дубовую рощу и остановилась, тяжело дыша, пытаясь сориентироваться в тусклом свете месяца над головой.

Направо, думала она. Вниз по склону холма. Не упасть бы — Хоппи услышит шум; он может слышать на большом расстоянии почти все. Она спустилась, затаив дыхание, шаг за шагом.

— Я подготовил хорошую имитацию, — бормотал, не умолкая, Билл, — вот как это будет: когда я окажусь поблизости от него, я свяжусь с кем-нибудь из мертвых. Тебе будет немного неприятно, вроде как что-то хлюпает… но это продлится всего несколько минут, а затем они смогут говорить с ним прямо изнутри тебя, ладно? Потому что, как только он услышит…

— Ладно, — сказала Эди, — только недолго.

— Ну, тогда знаешь, что они скажут? Они скажут: «За наши безрассудства нам преподан жестокий урок. Господь содеял это, чтобы заставить нас прозреть». А знаешь, кого я изобразил? Священника, который читал проповеди, когда Хоппи был ребенком и папаша принес его в церковь на спине. Это был самый ужасный момент в жизни Хоппи, и он вспомнит его, хотя прошло столько лет. Знаешь почему? Потому что священник заставил каждого в церкви посмотреть на Хоппи. Это было жестоко, и отец Хоппи никогда больше не ходил в церковь. Вот почему Хоппи стал таким: из-за священника. И Хоппи до сих пор боится его по-настоящему, а если он услышит его голос…

— Заткнись, — сказала Эди, доведенная до отчаяния. Сейчас они были выше дома Хоппи, она видела внизу его огни. — Пожалуйста, Билл, пожалуйста.

— Но я же должен тебе объяснить, — продолжал Билл. — Когда я…

Он замолчал. Внутри ее теперь не было ничего. Она стала пустой.

— Билл, — позвала она.

Он ушел.

Перед ней в лунном свете покачивалось что-то, никогда не виденное ею; оно поднималось, подпрыгивая, и его длинные белые волосы струились за ним, как шлейф. Оно поднималось, пока не оказалось вровень с ее лицом. Маленькие слепые глаза… широко разинутый рот… все оно состояло из небольшой головы, тяжелой и круглой, похожей на бейсбольный мяч. Из его рта вырвался писк, а затем оно снова свободно поплыло вверх. Эди наблюдала, как оно все больше и больше набирало высоту, плавно поднимаясь выше деревьев, плывя в непривычной атмосфере, которой раньше оно никогда не знало.