Евгений Войскунский - Девичьи сны (сборник)

…Наташа, взбив подушки, уложила мать в постель, напоила настоем шиповника. Под пристальным взглядом матери вдруг почувствовала странную неловкость. Словно провинилась в чем-то. А, ерунда какая. Взять бы и сказать, прокричать: «Я еще живая! Я полюбила! Я провела ночь с любимым!»

Вернувшись в свою комнату, присела на краешек кровати, с улыбкой смотрела на спящего Володю. Он ровно дышал. Чуть заметно подергивалась верхняя губа с черными усиками, будто досаждало ему что-то во сне. «Что тебе снится? Если б можно было отогнать неприятный сон… Я бы всегда… всю жизнь охраняла твои сны…»

Ну вот, проснулся! Почувствовал, что она глядит, наглядеться не может… Открыл глаза… И потянулся к Наташе со словами:

– Ах ты, моя милая!

Она кинулась его целовать.

– Еще раз… еще раз скажи, что я твоя милая…

Потом лежали рядышком, тихо разговаривали.

– Я всю жизнь тебя ищу, Натайка Мустафайка.

– Ну уж… всю жизнь… ты и не помнил меня…

– Ищу всю жизнь. А ты здесь, на Восьмой Завокзальной.

– Ищи меня в сквозном весеннем свете. Я весь – как взмах неощутимых крыл. Я звук, я вздох, я зайчик на паркете, я легче зайчика: он – вот, он есть, я был.

– Кто это?

– Ходасевич.

– А дальше?

– Но, вечный друг, меж нами нет разлуки! Услышь, я здесь. Касаются меня твои живые, трепетные руки, простертые в текучий пламень дня.

– Ты знаешь много стихов?

– Да.

– Будешь мне читать. Зимними вечерами. И летними вечерами. Всегда.

– Буду. А ты надолго улетаешь в Москву?

– Не знаю… Думал, что надолго, но теперь… теперь все меняется… Знаешь, Натайка, я вот что подумал. В Москве устроиться трудно, без прописки на работу не возьмут. Но в области… Может, удастся в области… в маленьком тихом городке… А? Нужны же в области врачи. А я неплохой врач.

– Ты хороший врач.

– А ты зайчик на паркете. Ты приедешь ко мне в Подмосковье, мы поженимся и будем жить долго и счастливо.

– Ох, фантазер! Кто даст тебе квартиру в Подмосковье?

– У меня есть деньги.

– Володя, – сказала она после небольшой паузы, – а в Баку ты не хочешь…

– Не не хочу, а не могу. Ты же знаешь.

– Да… У нас в школе учительница биологии, армянка, пожилая, тридцать с лишним лет проработала. Теперь ее уволили. Она пришла на уроки, а ее не пустили в школу. Я просто не узнаю Баку… Кому это нужно – рассорить людей, которые столько десятилетий…

– Политикам – вот кому. Ненавижу политиков – крикунов, демагогов, жаждущих власти. Я бы их всех утопил.

– Вот не думала, что ты такой свирепый.

– От политиков – все зло. Это они подбили армян в Карабахе требовать выхода из Азербайджана. Хотя знали, конечно, что азербайджанцы ни за что не уступят и только остервенятся.

– А Сумгаит? Его тоже политики организовали?

– Да. Кто-то ведь толкнул этот сброд убивать и насиловать. Кто-то сунул им армянские адреса.

– А что за странные слухи о каком-то Григоряне? Будто этот подонок спровоцировал погром…

– Григорян – скорее всего, миф, придуманный азербайджанской стороной. А может, не миф. Армяне вовсе не святые. Среди них не меньше мерзавцев, чем среди азербайджанцев.

– Что же это творится, Володя? У нас во дворе живет армянин портной, он обшивал весь мир. Тихий такой человек. Под Новый год к нему пришли какие-то, избили его и жену. Они уехали на днях.

– И правильно. Надо уезжать из Баку.

– Куда?

Володя вздохнул. Откуда-то из-за стенки просочился голос Демиса Руссоса. Тихое место – Завокзалье, подумал Володя, лежа с закрытыми глазами. Вдруг с улицы донеслись резкие, как болезненные выкрики, гудки автомобилей. И опять тишина.

– Ты поспи, еще рано, – услышал он сквозь дремоту голос Наташи. – А я покормлю маму.

Шел одиннадцатый час, когда он проснулся. Никогда с ним не бывало, чтобы так поздно начинать утро. Но никогда не бывало и утра, начинающегося с такой вот радостной улыбки женщины.

И, только позавтракав, попив кофе, Володя вспомнил, что обещал с утра заехать к родителям. Он позвонил и сразу услышал чуть не плачущий голос матери:

– Ой, Вовонька, где ты пропада-аешь? В городе что-то ужасное…

– Не беспокойся, мама. Я у пациента, на Восьмой Завокзальной…

– Вовонька, езжай прямо к нам. Слыши-ишь?

– Да, мама. Через полчаса буду у вас.

Наташа, накинув пальто, вышла проводить его. День был серый и ветреный, во дворе полоскалось на веревках белье, алели, как праздничные флаги, два огромных красных чехла. У одной из застекленных галерей первого этажа возбужденно разговаривала группка людей, размахивая руками, повышая голоса до крика.

– Это у квартиры портного, – кивнула на них Наташа. – Ты позвонишь перед отъездом?

– Конечно. Уж раз я тебя нашел, Натайка, так не отпущу.

– Буду тебя ждать. – Она поцеловала Володю. – Только не исчезай надолго. Не исчезай!

Он сел в свои белые «Жигули» и, выехав на улицу Чапаева, погнал вдоль трамвайной линии. «Не исчеза-ай! – мысленно пропел он на мотив известной песни. – Я буду ждать… но только ты… не исчеза-ай!»

Это радость в нем пела.

По Кецховели выскочил на проспект Ленина и повернул налево, к Сабунчинскому вокзалу. Там густела черно-серая толпа. Володя притормозил и ехал на первой скорости, гудками и жестами прося толпу раздвинуться. На площади перед вокзалом что-то горело и трещало – как будто костер, Володя не успел разглядеть. Перед ним встали трое или четверо с красными повязками на лбах, с решительными нахмуренными лицами, с железными палками, заточенными наподобие пик. Что еще за новости? Самозваные гаишники? Приспустив боковое стекло, Володя спросил по-азербайджански:

– Что случилось?

– Поворачивай обратно, – сказал один.

– Стой! – сказал другой, чернобородый, пронзительно вглядываясь в Володю. – Документы!

Там, на площади, высоко взметнулся желтый язык огня, оттуда неслись яростные крики, и показалось Володе – уголком глаза увидел – будто кого-то потащили к огню.

– Паспорта нет с собой, – резко сказал он и дал задний ход, одновременно выруливая вправо.

– Вадителски права давай! – по-русски заорал чернобородый, угрожающе замахиваясь пикой.

Но Володя уже переключил скорость и, что было сил крутя баранку, бросил машину вперед и влево. В тот же миг удар пики обрушился на багажник – машину разбили бы, разнесли вдребезги, если б Володя не выжал газ. Пикетчики сразу остались далеко позади, а люди на мостовой шарахались, уступая дорогу сумасшедшему автомобилю с воющим мотором, с клаксоном, непрерывно кричащим под побелевшим пальцем.

Он гнал машину вверх по проспекту Ленина. В зеркало видел идущий за ним грузовик, в открытом кузове которого теснились молодые, возбужденные, в кепках, – не погоня ли? На углу Свердлова взял круто вправо. Грузовичок не повернул за ним, жал по Ленина вверх, в Арменикенд.