Яна Завацкая - Холодная зона

Но они вообще ни о чем не говорят! Они живут сами по себе. Я даже не думала о том, что вот есть в коммуне такие люди.А они есть! И у нас в отряде такие вот тихие есть. Никуда не лезут, работают себе потихонечку… Я думала, ну не страшно, не всем же быть активистами. Но сейчас… Я себя, вы знаете, чувствую такой дурой! Ну такой дурой! И все мы дураки какие-то! Вопросы решаем, школой управляем, учимся, работаем. А люди живут совсем по-другому. Они умные, а мы — дураки.

Ли перевела дух. Ребята остановились на углу цеха, еще в тени здания. Глаза Юли казались огромными и черными на белом лице.

— Это они дураки, — убежденно произнесла Юля, — почему ты слушаешь их? Они… да они просто обыкновенные инды!

Ли вспыхнула и сжала зубы. Индивидуалисты. Как родители. А ведь и с родителями она постоянно чувствовала себя глупой — вот мама, она умная. Она занимается серьезным взрослым делом — зарабатывает деньги, обеспечивает ее, Лийю, себя, копит, приобретает вещи. А Лийя — просто какая-то прекраснодушная дурочка, которая верит в коммуну и любит работать вместе со всеми.

— Нас тогда много, дураков таких, — заметил Вэнь, — нас даже больше, чем этих умных. Наше мнение тебя не интересует?

— Да нет, я все понимаю, — кивнула Ли, — я не о том даже. Просто стало как-то все… не так. Надо скрывать какие-то вещи. Подругам не расскажешь, юнкомам нашей ячейки даже не расскажешь. Вообще — разве это нормальная жизнь? Выслеживать, подозревать… такое ощущение, как в грязь окунулась. Мы же жили нормально. Мы все — как семья, как братья и сестры. И вдруг ты начинаешь вот так — подозревать, выяснять, прятаться. Доносить. Мерзко! — вырвалось у нее, — вообще ничего не хочется больше!

Юля обняла ее за плечи.

— А почему ты думаешь, что война — это только где-то там, далеко? Что война — это не прямо здесь и сейчас? — тихо спросила она, — ведь это и есть классовая борьба.

Ее слова эхом отдались в ушных раковинах. Мир показался Ли нереальным. Звезды качнулись в высоте. Не бред ли все это — высокое звездное небо, темный угол гигантского цеха, стоптанная дорога, и они, трое подростков… и вот эти странные, дикие слова. Война?

— Они же не принадлежат к другому классу, — пробормотала Ли, — какая тут классовая борьба.

— Обыкновенная, — ответила Юля, — она вот такая и есть. Не очень красивая, не как в фильмах.

— Они транслируют ценности другого класса, буржуазные ценности, — добавил Вэнь, — ты не понимаешь, что ли? Им же это все кто-то внушил. С определенной целью.

— Ты давай, Ли, не сдавайся, — Юля сжала ее плечи, — ты у нас молодец. Если не ты, то кто это сделает? Ну… мы же теперь кобристы. Мы знаем, что да, придется скрывать и придется выслеживать. Потому что классовая борьба еще не скоро кончится. Еще весь мир — видишь какой хреновый? Давай, не падай духом. Да, теперь всегда будет так. Но надо когда-то становиться взрослыми.

— И еще одно предложение поступило! — член ВК школы, Рашид Нурмухаметов, взглянул на экран, — не знаю даже, надо ли обсуждать!

— Ну ладно уж, говори, — буркнула сидящая рядом Женя Волошина.

— Предлагают провести день казахской культуры. А почему именно казахской? Можно вообще серию дней культуры провести! Конкретику смотрите на экране.

Ли с Гулей переглянулись. Как часто бывало, они участвовали в школьной видеоконференции вдвоем, сидя на ковре в комнате Гули.

— Что-то задолбали в последнее время с этой казахской культурой, — буркнула Гуля, — заняться, что ли, больше нечем?

— Но посмотри, предложение интересное… история. Публичные дискуссии. Мне кажется, может получиться неплохо! — возразила Ли. У нее даже челюсти свело от необходимости врать. Пальцем она нащупала сенсор и послала сигнал на выступление. На экране уже что-то говорили другие ребята.

— Я лично буду против! — ощетинилась Гуля, — и так времени нет, а они еще какой-то ерундой…

Комм Ли засветился синим светом. Быстро до нее дошла очередь. Ли выпрямилась — сейчас на нее смотрела вся школа. И Талгыт тоже, и Дастан, и Петро. Хотя Петро взрослый и даже не учитель, он, скорее всего, не участвует в видаках.

— Я считаю, это очень хорошее предложение! — быстро заговорила Ли, — в самом деле, если в нашей школе есть люди, которых волнуют такие вещи — национальная культура, скажем, то надо дать им высказаться! Почему мы должны об этом молчать? И что плохого в том, чтобы ознакомиться с национальной культурой Казахстана? А потом можно и другие национальные культуры изучить всем вместе… По-моему, отличное начинание! Если есть люди, готовые это организовать и провести — то почему нет? А я вижу, что есть… вот инициативная группа из трех человек.

Она ощутила, как под форму из яремной ямки катится крупный пот.

— Ставлю на голосование! — подытожил Рашид. — внимание всем, голосуем! Подсчет!

Большинство коммунаров — 63 процента — проголосовали за предложение о дне национальной культуры. Ну что ж, теперь дело за инициативной группой.

Ли выдохнула. Посмотрела на Гулю. Та смотрела на нее в упор, с очень странным выражением в темных глазах.

— А почему ты против? — спросила она, — что тут такого? Ты же сама, кстати, казашка.

Гуля тяжело вздохнула. Легла на ковер и заговорила, глядя в потолок, закинув руки за голову.

— Понимаешь, — сказала она, — национализм — это ограниченность. Это глупость. Вот люди занимаются наукой, изучают там космос, кварки-лептоны, развитие организмов, ну не знаю, лекарства новые создают. Другие люди борются за то, чтобы всем было хорошо. Экономисты считают и планируют, чтобы у всех всего хватало. Писатели и всякие там режиссеры пишут и делают интерактивки про сложные проблемы — любовь, например, разлука, отношения межчеловеческие. Которые у всех наций проходят, между прочим, более-менее похоже. Психологи тоже изучают отношения и человека вообще. Строители строят новые города, фабрики. Рабочие производят полезные штуки. Это все — настоящее. Это важно для людей, для всех нас, для человечества, и для каждого в отдельности. И вот какие-то приходят и заявляют, что они хотят посвятить свою жизнь тому, чтобы создать свою отдельную маленькую нацию, чтобы у них был свой язык. На этом языке нельзя ни написать великого произведения, ни научной работы — потому что это не метаязык, он недоразвит. Это несправедливо, говорят они. Да, несправедливо. Но язык — это не человек, который может обидеться. Множество языков исчезли, умерли, как и множество людей, которых тоже забыли, и это тоже несправедливо. Мир вообще всегда был несправедлив! В том числе, и к языкам. Да, русский язык вот у нас вытеснил многие другие, как в Китае — ханьский, а в Южной Америке — испанский и португальский. Это обидно. И вот эти люди вместо того, чтобы строить, изучать, делать жизнь остальных лучше, да хоть хорошую интерактивку снять — занимаются теперь исправлением этой несправедливости. Жизнь на это кладут и еще других убеждают — бросьте говорить, например, на русском, давайте уже на родном языке говорить и его развивать. Вот делать-то нечего нам больше! Вот это национализм. И это еще самый мягкий вариант, потому что как мы знаем, в итоге этот национализм часто приводил к тому, что обиженные начинали друг в друга стрелять. Из-за каких-то эфемерных, фантастических принципов и доисторических обид. Оно нам нужно?