Кир Булычев - Вид на битву с высоты
Патер-лама включил аппарат, конус света упал основанием на экран, и по нему сначала побежали какие-то полосы, превратившиеся в изображение большой, незнакомой мне ямы.
– Это наш лазарет, – сказал полковник. – Многие из вас в нем были, но, к сожалению, забыли об этом. Для сведения новобранцев сообщаю, что этот госпиталь был захвачен ублюдками, потому что ваши старшие товарищи по оружию бежали, оставив позиции.
– Это не так, – сказал Коршун, но полковник его не услышал. Яма была длинной, и койки в ней, непокрытые, сбитые как длинные низкие столы, стояли в два ряда, головами к стенкам и ногами к проходу. На койках лежали раненые.
Только странные раненые.
Нет, не совсем так... когда ты внутренне не готов, даже в воображении, представить какую-то сцену, то глаза начинают тебя обманывать. Это были кадры из фильма ужасов, только вместо клюквенного сока в нем использовалась человеческая кровь.
Три человека в округлых шлемах и в золотых щекастых масках медленно двигались вдоль ряда коек, и мы их увидели в тот момент, когда половину ямы они миновали и как раз стояли перед койкой в середине палаты.
У одного в руках был широкий, с загнутым лезвием меч, двое других несли большую корзину.
Очень просто и деловито, даже поддерживая, как было очевидно из движений губ и свободной руки, разговор со своими товарищами, самый высокий из людей взмахнул мечом и отрубил голову раненому. Причем нет, не так. Он хотел отрубить голову, но меч соскользнул, хлынула кровь, раненый выгнулся, стараясь подняться, руки его рванулись к шее, и палачу пришлось ударить еще раз, чтобы голова и пальцы, закрывающие шею, оторвались от туловища и упали на пол.
Стараясь не попасть под струю крови, человек брезгливо ткнул мечом в голову, подцепил ее и кинул в корзину, в которой уже лежало несколько человеческих голов.
Вот почему раненые показались мне странными. Все они были обезглавлены.
Как и я, остальные зрители из новобранцев не сразу осознали, что же происходит, и лишь сейчас они взроптали, почти закричали, завыли в голос.
Камера смотрела на это зрелище сверху, точка находилась в нескольких метрах сзади убийц и на высоте двух-трехэтажного дома. Достаточно близко, чтобы видеть все в деталях.
Словно догадавшись, что за ними наблюдают, один из убийц поднял голову, и мне показалось, что в прорезях маски сверкнули глаза. Рот маски был растянут в улыбке. Следующий раненый пытался уползти, спрятаться под койку, это развеселило убийц, которые стали охотиться за ним и тыкать в него остриями мечей, чтобы не убить, а помучить.
И тут в поле зрения попали еще два человека. Это были врачи. Они стояли в дальнем углу палаты, не делая попытки вмешаться, но и не в силах убежать.
Камера, снимавшая это страшное зрелище, поплыла вперед – в этом мире все открыто взгляду сверху – и перелетела в соседнее помещение. Почему-то я представлял, что увижу там спрятавшихся врачей, но оказалось, что и туда уже пробрались люди в золотых масках.
Один доктор лежал возле операционного стола, он не шевелился.
Но наше внимание было привлечено не к нему, а к самому столу, на котором, нагая, распятая, лежала девушка. Она была привязана к столу ремнями, охватившими щиколотки и кисти рук, – видно, так здесь привязывали к столу раненых во время операции. Со стола как раз слез один в золотой маске, а его место занял другой насильник...
И тут Коршун закричал:
– Выключи, выключи, сука! Нельзя смотреть!
То, что происходило раньше, он смотрел, хотя и с негодованием, однако без возражений. Но насилие лишило его разума.
Он кинулся к патер-ламе, свалил проектор и принялся топтать его, словно выплясывал первобытный танец.
Экран погас.
Новобранцы смотрели на танцующего командира роты и старались не встречаться взглядами, будто увидели нечто такое, в чем нельзя признаться.
Коршун замер.
Он словно возвращался из путешествия в безумие. И переходил в новый вид безумия, в разумный мир мести.
Коршун выхватил свой меч, короткий и зазубренный, и кинулся к выходу из ямы.
– Стой! – крикнул вслед граф Шейн.
Тот даже не оглянулся.
Разведчик, видно, был готов к такой реакции Коршуна. Он держал в руке небольшую трубку. Поднес ее к губам и как бы свистнул. Оттуда вылетела маленькая стрелка, которая настигла Коршуна, когда он уже бежал по траншее, разыскивая место, где выбраться наверх.
Пробежав еще два или три шага, Коршун с размаху упал лицом вниз.
– Вы убили его! – воскликнул я.
– Проснется, – отмахнулся Шейн.
Кто-то из новобранцев хотел было подбежать к командиру роты.
– Внимание! – начал Шейн. – Смотреть на меня. И слушать внимательно. Сейчас вы просмотрели короткий фильм, снятый нашими разведчиками после того, как ублюдки захватили наш госпиталь. Вы видели, что они делают с нашими пленными, с беспомощными ранеными. Видели?
В ответ – согласное гудение.
– Вы видели, что они делают с медсестрами, которые попали к ним в плен, только потому, что мы плохо сражаемся, мы слабо деремся! Позор нам!
– Позор, позор! – нестройно отвечали солдаты.
Мне захотелось спросить Шейна: зачем же разведчик наблюдал и никто не вмешался? Я был убежден: было бы желание – могли вмешаться и остановить изуверство.
– Если вы отступите сегодня еще на шаг, то эти несчастья падут на головы ваших близких и наш родной город... родной город... – Спазм перехватил горло разведчика, на несколько секунд он потерял дар речи. Мы подавленно молчали.
– Нашего родного города больше не будет, – неожиданно завершил речь Шейна патер-лама.
Заверещала сирена.
– Начало боевого времени! – крикнул патер-лама.
Маска, которую я надел впервые, была тяжелой и натирала подбородок. Долго ее не потаскаешь.
Патер-лама и Мордвин стали выгонять солдат наружу из канавы. Там что-то должно было произойти, и нам следовало это увидеть.
Ребята собирались молча, подвязывали поудобнее маски, проверяли луки и обувь – они были профессионалами. Они знали, что воевать надо так, чтобы было удобно.
Друг на друга они не смотрели – они были подавлены фильмом, который им показали. А я сомневался, действительно ли он снят или это очередная фальсификация, как сфальсифицирован город и река. Надо спросить у Коршуна, что его так взбесило?
Я подошел к командиру роты.
– Придет в себя, поверьте моему опыту, – сказал разведчик.
– Это было? – спросил я.
– Вы думаете, что мы это подстроили? Что головы отрезали у кур, а насиловали резиновую куклу?
В самом тоне был ответ на мой вопрос.
– Зачем они это делают?
– Они нас ненавидят.
– А мы?
– Мы должны тоже ненавидеть. Без этого победа невозможна. Моя работа – поддерживать ненависть. «Убей немца!» Знаете, кто так писал? Один известный гуманист. Убей любого немца!
– Мы тоже убиваем пленных?
– Обязательно, – ответил полковник.
Он вытащил из кармана на кителе тонкую серебристую маску, сделанную, видно, из шелка. Он надел ее на себя и издали стал похож на любого из нас. Только мы таскали на физиономии железяку, а он обходился легкой чадрой.
– Равноправия не бывает, – улыбнулся он, угадав мой взгляд.
Затем он пощупал пульс у Коршуна.
– Скоро придет в себя, и мы увидим нового мстителя.
– Трудно поверить, что это не инсценировка.
– Ваша воля. Нам пора.
Затрубили трубы. Откуда-то сверху.
– Разве вы не хотели со мной поговорить? – спросил я.
– По окончании боевого времени, – сказал Шейн, – мы с вами поговорим не спеша.
Он легко оттолкнулся от стенки траншеи и выскочил наверх – словно взлетел. Его плотное тело было слеплено из тугой резины.
Сотни ублюдков стояли полукругом в двухстах метрах от нас, на них были одинаковые золотые маски. С нашей стороны тоже стояли сотни бойцов. Только в серебряных масках. Отличались мы и куртками: у них они были кожаные, рыжие, на них были черные плащи, а под ними виднелась кольчуга. На нас вместо кольчуг были бронежилеты.
Шейн преобразился.
Он выбежал в первый ряд, повернулся спиной к врагам и закричал:
– Вы знаете, что это не люди! Это звери!
– Звери! – покатилось по цепи.
– Мучители, изверги, нелюди!
– Нам некуда отступать. За нами – город!
Цепь ревела. Люди рвались в бой.
– Поединок! – кричал генерал.
– Поединок!
Рыцарь с нашей стороны появился из низины. Он был, как и положено, в маске и каске с гребнем. Но он был обнажен до пояса. В одной руке у него был меч, в другой – факел.
За ним и по сторонам шагали секунданты, доктор, офицеры – свита!
Я понял, что здесь соблюдается средневековое правило: прежде чем начнется бой, два богатыря должны показать свою силу.
Вдали от меня раздвинулась цепь.
Сквозь нее прошел богатырь ублюдков.
Он сверкал. Он был в позолоченной кольчуге, на нем был позолоченный шлем и золотая маска. Он нес в правой руке короткое копье с широким лезвием, в левой – саблю.
