Павел Кузьменко - Система Ада

- Да вы хоть знаете, что такое Халхин-Гол? - застонал Шмидт в обществе двух великовозрастных сумасшедших.

- Это медаль такая. Вот эта. Надевайте, надевайте.

- Товарищ Шмидт, - шепнул ему Двуногий почему-то только тогда, когда Кукарека оставил их вдвоeм, - вы извините, но Звезды Героя Советского Союза сейчас нет в наличии. Вот убьют кого-нибудь из героев, вам его звездочка и достанется. Или трофейную захватим...

- Спасибо, вы очень любезны.

В столовом гроте для командного состава во время еды стояла такая же безголосая тишина, как и в столовом гроте для рядового состава. Только стук ложек, чавканье ртов. Рацион немногим отличался от солдатского. Разве что иногда, наверное, лично от Зотова, приносили сигареты и водку. Некоторые старались слить свои дозы в личную бутылочку, накопить побольше, чтобы потом надраться в блаженном одиночестве.

Еще в этом гроте имелась электрическая розетка, и, когда она функционировала, к ней подключался большой электросамовар и орденоносцы пили почти настоящий чай. В первый раз Миша подсел к самовару поближе и погляделся в его полированную поверхность. Оттуда на него посмотрел выпуклорожий опухший урод - бледный, плохо выбритый, с кое-как остриженными космами. Эти космы были совершенно седыми.

Все, что было после виселицы, прошло в кровавом полусне. Саша Савельев был задушен в петле. Катя исчезла. А Шмидта долго били.

Когда он приходил в себя, окаченный ведром воДы, то всегда видел перед собой мрачного бородатого Зотова и штатного заплечных дел мастера Дормидонтычa, который ни разу не произнес ни слова. Возможно, он был немым. Миша не понимал, о чем его спрашивают, чего от него добиваются, и завидовал судьбе oДноклассника Савельева...

Дормидонтыч последний раз легонько врезал ему по щеке, превращенной в сплошной, уже потерявший чувствительность синяк.

- Ты будешь у меня, сука, главным адмиралом, -- невесело засмеялся Зотов.

- Каким адмиралом? - с трудом выговорил Шмидт.

- Простым, главным. Но о Катьке и думать забудь.

- Ох, - тяжело вздохнул страдалец. - Убей ты меня, Зотов, а? Иначе ведь я тебя когда-нибудь убью.

- Кишка тонка - убью. Ладно, походишь пока в капитанах, а то эти мудаки не поймут.

Сколько времени он пробыл в том странном плену, где Зотов и Дудко вместе пили водку и у них имелся один общий палач, Миша не знал. Когда он вернулся в армию, понятие о времени еще более усложнилось. Информация на политбеседах почти не менялась и хронологии не имела вовсе. Однажды Кукарека с радостью сообщил людям-термитам о наглых итальянских фашистах, вторгшихся в многострадальную Абиссинию. Водка с непривычки иногда так шибала по мозгам, что терялось ощущение не только времени, но и пространства. Единственное, что Миша свято ста-.рался сохранить в памяти, - сейчас идет, должно быть, все-таки 1996-й год.

А сам он по высочайшему велению ходил в капиталах. Ни равные по званию, ни адмиралы не удивились резкому скачку в карьере этого самого неуправляемого из впередсмотрящих, к тому же вернувшегося из вражеского плена. Даже подземные чекисты не удивлялись. Буревестник Чайковский, встретив неоднократно битого им прежде Шмидта в новом облике капитана-орденоносца, молодцевато отдал ему честь и не узнал.

Впрочем, в офицерах ему. пришлось бездельничать и маяться от этого.

- Будете командовать боевым героическим подразделением, прославившим зотовские знамена в победных боях... - распространенно ответил на его вопрос адмирал Двуногий. - Убьют какого-нибудь капитана, и родина доверит вам командование.

Пока же родина ему не доверяла, и, пользуясь свободой передвижений в ограниченном пространстве, он ходил из грота в грот, из штрека в штрек, начиная неплохо тут ориентироваться. Часто бывал в госпитале, но там никто ничего не знал о судьбе Катерины.

Однажды, после долгих часов блужданий по освещенным штрекам, Миша почти добрался до зотовских апартаментов. Отсюда, после всех пыток, его приволокли почти в беспамятстве лечиться как офицера. Дороги он не знал. Так что, случайно наткнувшись на часового в гражданской болоньевой курточке и бандитских турецких трениках с лампасами - совершенно приблатненного вида, - только догадался, что это самая элитная охрана.

- Чего надо? - спросил молодой сытый парень с автоматом.

- Я, это... Кзотова будь готов.

- Ну и вали отсюда, пока цел.

Миша растерялся. Ни оружия, ни фонаря у него не было. Он вовсе не искал встречи с Зотовым и даже о Кате в тот момент не думал. Просто случайно забрел.

- Ты зотовец или дудковец? - вдруг спросил автоматчик.

Шмидт с недоверием оглядел себя, свой поношенный офицерский китель с наградами и майорскими погонами, поправил на лбу маленькую, на пару размеров меньше нужного, фуражку с белым пятном кротовой жопы -а околыше.

-- Я ельцинец.

- Кто, бля?

- Ельцинец.

- Чего надо, ельцинец?

- Зотова надо.

- Вали отсюда.

Без лишних словопрений охранник передернул затвор автомата. Миша кивнул и попятился назад.

- Хорошо, не нервничай, парень...

Но парень спокойно поставил АКМ на режим стрельбы одиночными. Пуля, уже столь привычная здесь, но по-прежнему впечатляющая, просвистела над самой головой. Вторая оказалась трассирующей. Яркая зеленая полоска попала в потолок, срикошетила в стену, чиркнула еще куда-то, обозначая собой, что проход туда закрыт, что почти ничего для Шмидта не изменилось.

Он печально пошел назад, снова в основном наугад. Что он делает тут, один, всеми забытый, потерянный человек, неспособный выбраться из лабиринта, но все еще безнадежно желающий этого? Упрямый хохол Шмидт.

Миша отвинтил со своей груди орден Славы и с ожесточением .принялся его острым краем чертить на стене круг. Так первый христианин, загнанный в катакомбы, чертил тайную символику. Ничего в той символике не было, кроме голой и бессильной надежды. Сделав круг, заблудившийся человек в середине его поставил свою жирную точку. Получился не зотовский знак, а кротовая жопа, знак выхода, знак покойного и тоже несчастного, быть может. Крота, Пети! Закса, как выяснилось. Только эта кротовая жопа, увы, никуда не вела.

Миша не стал привинчивать орден обратно. Драгоценная железяка была настоящей, имела на обороте номер. Это была тяжелая солдатская кровавая награда и кому-то когда-то принадлежала по праву. За ту. Отечественную, тоже бессмысленную, как и все прочие, войну. Но все же не такую, как эта, подземная игрушечная война двух пьяных подонков с настоящими убийствами.

Очередная развилка была уже знакомой. "Домой" надо было сворачивать налево, но он нарочно повернул направо. Вдали послышался невнятный глухой перестук, похожий на звуки обвала. Но опыт подсказывал, что так в подземелье издали слышится перестрелка. Может быть, даже не издали, а в соседнем штреке.