Александр Громов - «Если», 2004 № 05

Детример и корабле Дан-ху, то она и не нуждается в доказательствах. Да и можно ли рационально доказать существование бога? Тем не менее факт остается фактом: фольклор живущих на Фанадде народов имеет общие, расходящиеся лишь в некоторых незначительных деталях сюжеты и реалии, в том числе такие, как начальный мир-океан и корабль-ковчег. Даже представление о реальности как о первородном существе, разделившемся на две взаимодополняющих друг друга противоположности, у нас общее. Все наши языки, несомненно, пошли от одного общего корня — от праязыка, а последние исследования наших митохондриальных ДНК доказывают, что даже самые враждебно настроенные друг к другу народы на самом деле являются близкими родственниками.

Возможно, все действительно так, но мы этого не знаем. Вернее — не знаем наверняка. Известно, что первопоселенцы, вышедшие из своих гестационных колыбелей, были знакомы с технологией обработки железа. Не исключено, что они умели и писать, но первым поколениям просто некогда было вести летопись происходящего. Гораздо важнее для них было просто выжить. Они были слишком заняты борьбой за собственное существование; на все остальное у них элементарно не хватало ни сил, ни времени. Их было ничтожно мало, буквально горстка, и они, несомненно, чувствовали себя очень одиноко.

Как мы сейчас…

На вторую половину дня запланировано еще несколько встреч, представление нового хумертанского посольства (в Хумертане прошли выборы, и состав миссии полностью обновился), а также итоговое аналитическое совещание Специалистов, как мы себя называем. Мы действительно специалисты в самых разных областях — ксенобиологии, ксеноантропологии, ксенопсихологии, ксеносоциологии, ксенолингвистике и прочих «логиях». Мы ученые. И шпионы. Правда, говорить об этом вслух не принято, но в любом важном международном проекте каждый на кого-то работает. Искусство, с которым мы умеем лицемерить и притворяться, достойно восхищения. В чем, в чем, а в этом мы действительно специалисты высшего класса. Виртуозы. Мастера. Мы знаем это и продолжаем делать вид, будто ведем наблюдения, анализируем полученные данные, делаем какие-то профессиональные выводы и с готовностью признаем собственные ошибки, словно подобные признания способны снять с нас часть вины за нашу деятельность.

Дегра Данн, во всяком случае, ведет себя как обычно. Словно терьер, который треплет только что пойманную крысу, он снова и снова возвращается к одним и тем же тривиальным мелочам, как будто именно в них сокрыта истина. Мы отвечаем, как можем, а между тем истина заключается в том, что все наши «логии», все наши нынешние познания были получены в готовом виде через Монолог. Это произошло восемьдесят семь лет назад; до этого ни ксенологии, ни развитой биохимии у нас просто-напросто не существовало.

Но вот наступил вечер, и я медленно бреду вдоль побережья. С отливом вода отступила, и гуси последовали за ней. Они плещутся на мелководье, роются в грязи и грудах водорослей. Их шеи красиво изгибаются, крылья хлопают, клювы совершают стремительные разящие движения. Закатное небо покрыто золотисто-пурпурными перистыми облаками. В воздухе чувствуется близость ночных заморозков, и я прячу руки в отороченные мехом рукава телба. Я совершенно одна.

Эта мысль, это слово заставляют меня вздрогнуть от холода, от которого не способна защитить даже толстая ткань накидки. Я не в силах постичь, каково это — оказаться одной в мире, где каждое живое творение может существовать лишь во множественном числе. Одиночество не просто дефект рождения — это своего рода умирание. Я хорошо помню, как моя бабушка потеряла свою сестру. Тогда я была еще маленькой, но даже мне было ясно, что иногда смерть милосерднее жизни. После смерти сестры бабушка прожила всего два месяца, и я до сих пор уверена, что она покинула мир живых усилием воли. Впрочем, ничего удивительного, коль скоро половина ее существа уже была мертва.

Передо мной возникает древний, сплошь заросший ржаво-желтыми лишайниками каменный причал, от которого в былые времена отправлялись на свой опасный промысел королевские китобои. Взобравшись по полуразрушенной лестнице, я иду вдоль него и останавливаюсь только у серых причальных тумб в самом конце. В мелкой воде под причалом колышутся неопрятные бурые водоросли.

Порыв холодного ветра снова заставляет меня поежиться. Так значит вот чего ты боишься, Фодаман Салба Баскарбнек? Остаться одной? Когда я была ребенком, я часто просыпалась в крохотной спаленке в нашем доме в Брандере и подолгу лежала без сна. Я прислушивалась к дыханию спавшей рядом Фодлы, чувствовала ее тепло, ее сонное шевеление. Потом я начинала понемногу отключаться от этих звуков и ощущений, пока их не заглушал доносящийся из-за окон шум уличного движения. Я воображала, что осталась одна. До сих пор я помню ледяную, всепоглощающую волну паники и страха. И здесь, на пустынном берегу у воды, я вдруг начала понимать, что означали эти приступы парализующего ужаса.

Страх, одиночество, холодный комок под сердцем. Время, время, время — вот главное, что было в полученном мною послании. Время — и возможность сделать выбор. Нет, не возможность — необходимость. Фодла и Фодаман, способные, талантливые дети. Именно талант определил наш путь. Прежние друзья и подруги понемногу исчезали; кто-то выходил замуж, заводил семью, кого-то манила иная карьера, и только мы, упрямые сестры у-Баскарбнек, остались верными избранному пути, который в конце концов привел меня в Убежище, в чужое посольство. Мы думали, что у нас еще много времени, что мы успеем остановиться и заняться чем-то другим, но мы просчитались. А сейчас уже поздно. Близится зима, которая никогда не кончится.

Тяжелее всего думать о том, что я состарюсь и покину этот мир бездетной. Что мне мешает?.. Все то же. Время, необходимость решительного выбора и… Шодмер — чуждый разум в теле шестилетней девочки.

— Фодаман…

Голос звучит совсем тихо — наверное, чтобы не напугать, — но в моем нынешнем состоянии он подобен ружейному выстрелу. Я не могу справиться с собой и вздрагиваю от неожиданности.

— Прошу прощения, господин посол. Я… я немного задумалась.

— Нет, это я прошу прощения за то, что помешал, — говорит Гардра, один из пары.

— Мы хотели кое-что спросить, — добавляет Гадцавер, и по его тону я понимаю, что они многое знают, о многом догадываются. В монастыре в сторону моря выходит только одно окно, но мне все равно не по себе — уж слишком мы бросаемся в глаза здесь, на дальнем конце пустынного старого причала.

— Извините, господин посол, — я обращаюсь уже к обоим, — но существует определенный порядок передачи информации, и…