Невил Шют - Крысолов

В глубокой печали он обернулся и стал смотреть вперед, в открытое море. Но слезы слепили его, и он не различал выхода из гавани.

— Можно, я буду править рулем, мистер Хоуард? — спросил Ронни.

Он не ответил. Ронни опять спросил о том же.

— Меня мутит, — пожаловалась Роза.

Старик встряхнулся и с тяжелым сердцем обратился к своим неотложным обязанностям. У детей нет ни теплой одежды, ни одеял, нечем уберечь их от холода в ночном море. Хоуард обменялся несколькими словами с Фоке и понял, что тот совсем озадачен нежданной свободой; выяснилось, что он намерен пойти через Ла-Манш прямиком на Фолмут. У него нет ни компаса, ни карты, чтобы пройти морем около сотни миль, но он знает дорогу, сказал Фоке. Переход займет сутки, может быть, немного больше. У них не было с собой еды, только две бутылки красного вина да кувшин с водой.

Они убрали с носа лодки парус и освободили место для детей. Старик прежде всего занялся Анной, удобно устроил ее в углу и поручил Розе. Но Розе на сей раз изменили материнские наклонности, слишком ей было худо.

Спустя несколько минут ее затошнило, и она, по совету старика, перегнулась через борт. Когда вышли в открытое море, дети один за другим последовали ее примеру; когда проходили мимо черных острых скал Ле Трепье, на палубе поднялся отчаянный стон и плач, с таким же успехом можно было бы запустить мотор. Несмотря на сильную качку, старик не чувствовал себя плохо. Из детей морской болезнью не страдал один только Пьер; он стоял на корме возле Фоке и задумчиво смотрел вперед, на полосу лунного света на воде.

У Либентерского бакена повернули на север. Дети ненадолго притихли.

— Вы уверены, что знаете, куда идти? — спросил Хоуард.

Молодой француз кивнул. Поглядел на луну и на смутные очертания суши позади, и на Большую Медведицу, мерцавшую на севере. И протянул руку:

— Вот курс. Вон там Фолмут. Утром запустим мотор, тогда дойдем еще до вечера.

На носу лодки снова раздался плач, и старик поспешил к детям. Еще через час почти все они, измученные, лежали в беспокойном забытьи; Хоуарду наконец удалось присесть и отдохнуть. Он посмотрел назад. Берег уже скрылся из виду; только смутная тень указывала, где там, позади, осталась Франция. С бесконечным сожалением, в горькой одинокой печали смотрел Хоуард назад, в сторону Бретани. Всем сердцем он стремился туда, к Николь.

Потом он стряхнул оцепенение. Они пока еще не дома; нельзя поддаваться слабости. Он беспокойно поднялся и посмотрел вокруг. С юго-востока дул слабый, но упорный ночной бриз; они делали около четырех узлов.

— Хорошо идем, — сказал Фоке. — Если этот ветер продержится, пожалуй что и мотор ни к чему.

Он сидел на банке и курил дешевую сигарету. Потом оглянулся через плечо.

— Правее, — сказал он, не вставая. — Вот так. Хорошо. Так и держи, все время гляди на ту звезду.

Только теперь старик заметил Пьера, мальчуган всей своей тяжестью напирал на огромный румпель.

— Разве такой малыш может управлять лодкой? — спросил Хоуард.

Молодой рыбак сплюнул за борт.

— Он учится. Он паренек толковый. А когда ведешь судно, морская болезнь не пристанет. Пока дойдем до Англии, малыш будет настоящим рулевым.

— Ты очень хорошо справляешься, — сказал старик Пьеру. — Откуда ты знаешь, каким курсом идти?

В тусклом свете ущербной луны он разглядел, что Пьер смотрит прямо перед собой, и услышал ответ:

— Фоке мне объяснил. (Хоуард напрягал слух, тонкий голосишко едва различим был за плеском волн.) Он сказал править на эти четыре звезды, вон там. — Пьер поднял маленькую руку и показал на ковш Большой Медведицы. — Вот куда мы идем, мсье. Там дорога в Америку, под теми звездами. Там так много еды, можно даже покормить собаку и подружиться с ней. Это мадемуазель Николь мне сказала.

Скоро он начал уставать; лодка стала отклоняться от Большой Медведицы. Фоке швырнул окурок в воду и вытащил откуда-то груду мешковины. Хоуард взялся за румпель, а Фоке уложил сонного мальчика на палубе у их ног. Через некоторое время он и сам улегся на голые доски и поспал час, а старик по звездам вел лодку.

Всю ночь они не видели ни одного корабля. Быть может, суда и проходили поблизости, но без огней, и лодку никто не потревожил. Лишь около половины пятого, при первых проблесках рассвета, с запада, вспарывая воду точно ножом и оставляя за собой вспененную борозду, к ним помчался сторожевой катер.

Он замедлил ход за четверть мили от них и превратился из серой грозной стрелы в помятую, ржавую посудину; выглядел он все же грозно, но явно побывал во многих переделках. Молодой человек в шерстяной куртке и форменной фуражке окликнул с мостика в рупор:

— Vous etes francais?[115]

— Среди нас есть англичане, — закричал в ответ Хоуард.

Молодой человек весело помахал рукой.

— Доберетесь до Плимута?

— Мы хотим идти на Фолмут. — Под завыванье винтов катера и плеск волн не так-то просто было разговаривать.

— Вам надо идти в Плимут. Плимут! Дойдете?

Хоуард наскоро посовещался с Фоке, потом кивнул. Молодой офицер опять махнул им и отступил от борта. Разом вспенилась вода за кормой, и катер помчался прочь по Ла-Маншу. Он оставил за собой пенный след, и лодка заколыхалась на поднятой им волне.

Изменили курс, взяли на два румба восточное, запустили мотор, и лодка пошла со скоростью около шести узлов. Проснулись дети и опять начали маяться морской болезнью. Все они замерзли, очень устали и отчаянно проголодались.

Потом взошло солнце и стало теплее. Старик дал всем понемногу вина с водой.

Все утро они тащились по сияющему под летним солнцем морю. Иногда Фоке спрашивал у Хоуарда, который час, смотрел на солнце и выправлял курс. В полдень впереди на севере показалась синеватая черточка — суша.

Около трех часов к ним подошел траулер, с борта спросили, кто они, и, пока лодку раскачивало рядом, объяснили, что надо идти к высокому берегу Рейм-Хеда, видневшемуся на горизонте.

Около половины шестого подошли к Рейм-Хеду. Тут с ними поравнялся сторожевой катерок, который до войны был просто маленькой яхтой; лейтенант добровольного резерва вновь опросил их.

— Катуотер знаете? — крикнул он Хоуарду. — Где стоят летающие лодки? Правильно. Идите туда, в бухту на северной стороне. Там высаживаются все беженцы, у рыбачьей пристани. Поняли? Ладно!

Катерок повернул и помчался своей дорогой. Рыбачья лодка медленно миновала Рейм-Хед, потом Коусэнд, потом волнорез и вошла в надежные воды залива. Впереди, на холмах над гаванью, раскинулся Плимут, серый и мирный в вечерних солнечных лучах. Хоуард тихонько вздохнул. Ему вдруг показалось, что во Франции он был счастливее, чем будет на родине.