Евгений Прошкин - Механика вечности

Автобус мурлыкнул немецким мотором и, вырвав из «Москвича» обе левые двери, сдвинулся с места. Он объехал лежавший на дороге лист металла и, разогнавшись, исчез за поворотом.

— Сашка, прости меня, — заторопился я, хватая Кнута за локоть. — Не могу объяснить, нет времени!

Я хотел бы, чтоб расставание получилось более теплым, но рядом уже затормозил Куцапов, и я запрыгнул к нему в «БМВ».

— За автобусом!

— Что ж ты: «фургон»! Если б я заранее знал, что Тихон там, прямо на месте бы его чик-брык. — Он на секунду приподнял руки над рулем и, впечатав кулак в раскрытую ладонь, показал, как стирает Тихона в порошок.

— А инспектор?

— Да это был тот, из девяносто восьмого! Который у Кольцевой стоял!

— И он опять тебя узнал? А ты его?

— Спроси чего полегче.

Куцапов крутанул руль, и мы разудало, с заносом, выскочили на ту же улицу, что и Тихон. Автобус с ободранным боком стоял в нескольких метрах от перекрестка. Вокруг, явно намереваясь забраться внутрь, расхаживал какой-то оболтус.

— Браток, ты шофера не видел? Рыжий такой.

Тот замялся, взвешивая ценность информации.

— Я из НСС, — со значением произнес Куцапов. — Тебе потом зачтется.

— Рыжий пересел в оранжевые «Жигули» и поехал во-он туда.

— Ишь ты, стильный! Тачки под гриву подбирает, — процедил Колян, срываясь с места.

— Небось обманул мальца? Что за «энэсэс» такая?

— "Не стой под стрелой!" — ответил смеясь Куцапов.

Вскоре показались и «Жигули» — темно-красные, почти вишневые, а совсем не оранжевые, как доложил нечестный подросток. Затылок сидевшего в машине принадлежал, вне всякого сомнения, Тихону.

— Сейчас бы Федорыча подключить, — сказал Колян. — Из меня шпик неважный. Если заметит, сверлим ему башку, прям здесь, и сразу уходим.

— Нельзя. Его башка — самое дорогое, что есть на свете. Лучше посмотрим, куда он нас выведет. А вдруг ребеночка найдем, которого он из интерната свистнул? Это же он и есть.

— Ну ты… — Куцапов снова оторвал руки от руля, изображая жест восхищения. — Как ты допер?

— Самый простой способ прищучить Тихона — поймать его в детстве и посадить под замок…

— Или казнить.

— …вот он и спрятал от нас младенца. А в Сопротивлении о Тихоне забыли потому, что его там не было.

— Но я ведь помню! Был!

— Теперь выходит, что не было.

— Придумал! — Колян сбавил скорость и прижался к тротуару, затем повернулся ко мне и снисходительно похлопал по плечу. — Зачем за ним гнаться? Мы можем грохнуть его мамочку, и он вообще не родится!

Где-то я это уже встречал — то ли в книжке, то ли в кино. Идея была гениальной, но не учитывала одной элементарной вещи: убивая в прошлом, мы изменяем будущее. Потеряв Тихона, мир мог приобрести нечто такое, по сравнению с чем война две тысячи тридцать третьего показалась бы легкой разминкой.

— Остынь, — только и сказал я.

Пока мы стояли, «Жигули» успели скрыться из вида. Мы проехали наугад несколько кварталов, повернули, потом еще раз, и, когда я уже собирался высказать Куцапову все, что о нем думаю, впереди замаячил вишневый автомобиль. Тихон юркнул под арку в старом четырехэтажном доме. Впереться в узкий дворик так, чтобы он нас не заметил, было невозможно, поэтому мы оставили машину на улице и дальше пошли пешком.

Тихон направлялся к одному из парадных. Он выглядел франтом, по крайней мере, со спины: лакированные туфли, черные брюки и длинный кожаный плащ. Впечатление портили только рыжие кудри, сотрясавшиеся при каждом шаге. Он неожиданно обернулся и, обнаружив преследование, побежал. Мы помчались за ним. Колян на ходу достал пистолет и тихо предупредил:

— Не лезь, Мишка. Баловство закончилось. В подъезд мы залетели на две секунды позже — подпружиненная дверь хлестко ударила по ладоням, и Куцапов одним толчком снес ее вместе с коробкой. Сверху слышался быстрый топот подошв. Тихон понимал, что сейчас продолжительность его жизни зависит только от резвости пяток.

Несмотря на возраст и пристрастие в водке, Колян отрывался от меня все дальше и дальше. Когда Тихон остановился на верхней площадке и завозился с ключами, Куцапов уже добрался до предпоследнего пролета. Теперь их разделяло всего пятнадцать-двадцать ступеней, и Тихон не успевал ни укрыться в квартире, ни включить синхронизатор.

— Вот ты и кончился, гнида! — Колян торжественно поднял пистолет, и я увидел, как его палец тянет спусковой крючок.

— В ноги! — крикнул я, с ужасом осознавая, что опоздал.

Куцапов его пристрелит, на сленге Сопротивления — казнит, и будет по-своему прав, но кто же тогда распутает узлы, завязанные Тихоном, кто размотает этот смертельный клубочек?

С гибелью Тихона стабилизируется нынешняя версия истории, но что это будет за стабильность? Неизбежный конфликт с Прибалтикой, неминуемый мировой кризис, неотвратимая гибель страны. Все останется как есть: три войны и маленький бункер в тридцать восьмом году, где горстка идеалистов, или эгоистов, или безумцев нянчит мечту о «новом пути». Для чего мы его искали — чтоб не позволить сделать еще хуже? В нашем случае между «плохо» и «очень плохо» нет никакой разницы.

«Постой, Колян, не стреляй, — бессильно подумал я. — Мы не можем убивать Тихона. И отпустить не можем. Зажали в углу, как два инвалида девицу, а зачем?»

Куцапов выстрелил — прямо в сердце. Я не разглядел летящей пули, но зато видел его глаза и то, как медленно он моргнул, отпуская Тихону грехи.

В каменном мешке лестничной клетки хлопок показался оглушительным. Тихон даже не шелохнулся.

Колян промахнулся с пяти метров. Я не мог в это поверить. Тихон по-прежнему стоял у двери, только за один миг, на который я выпустил его из вида, он успел переодеться: ноги зашнуровались в высокие ботинки с толстой подошвой, а на теле появилась не подходящая для сентября летняя рубашка, наполовину пропитанная кровью. Его правая рука висела плетью, а левая сжимала знакомое по прошлой встрече ружье.

Из-за его спины вышел другой Тихон — в черном плаще, и он тоже держал пулемет. После бега по лестнице его голос был на удивление ровным:

— Кто из нас кончился?

Что же Колян не стреляет? — терзался я. И, посмотрев на пистолет в его широкой ладони, сообразил: стреляет. Вихрь чувств, прокрутившийся в мозгу, уложился в то время, за которое патрон выщелкивается из обоймы. Я знал: Колян стреляет, потому что теперь у него не осталось выбора, я бы и сам сделал то же — когда у меня будет свое оружие?! — ну что же он так медленно, ну давай же, дава-а-ай!!

С верхней площадки раздался парный свист, и из обоих стволов выскочили початки желтого пламени. Воздух проткнули две светящиеся спицы.