Семиозис - Сью Бёрк
Мне случалось видеть, как люди получали удары в драке, но если машут кулаками оба, то это честно. Роланду пришлось побить старого Кина, чтобы возглавить львиную стаю, но тот бой они отрепетировали. Мы, миряне, наблюдали за ними вместе со львами, и, когда Кин покинул поле боя, изображая хромоту и с поддельной кровью на лице, мы провожали его презрительными криками.
Но стекловары ведь люди, а нормальные люди не позволяют себя бить по-настоящему, и нормальные люди не станут бить беззащитного. Я поклялся быть дипломатом. Если стекловар меня ударит, я не смогу ударить в ответ. Но до этого мне и в голову не приходило, что стекловар может меня ударить. Как такое возможно?
Они взяли нашу еду – всю, кроме бамбуковых плодов, – и раздали ее. Они ели быстро. Не всем работникам досталась еда.
– Смотрите, – тихо проговорил Канг, – зубы в горле. Видите, как они двигаются?
Но больше мы ничего не говорили. Похоже, Клетчатому разговоры не нравились.
Мы получили свои рюкзаки обратно. Потом Клетчатый приказал нам идти с ними вниз по склону.
– Как они пожелают, – сказала Мари.
Но на самом деле, у нас выбора не было. Что они станут делать, если мы не послушаемся? Я собрал флейты. Я сам не понимал, испуган я или зол, но, выпрямляясь, пошатнулся, потому что меня на секунду перестали держать ноги. Стекловары оказались совсем не такими, как я ожидал. Может, они и правда разрушили дома и сожгли Стивленда.
Тропа ниже водопадного курорта была крутая и узкая. Мы шли цепочкой почти в полной тишине. Мари настояла на том, чтобы идти с Клетчатым и другими основными. Они время от времени переговаривались, и тогда она смотрела в свой словарь. Порой тропа становилась настолько крутой, что нам приходилось цепляться руками и ногами, но они не предлагали нам помощь – и, похоже, раздражались. Иногда какой-нибудь основной бил или лягал работника, но я не мог понять за что – как будто причина вообще могла быть уважительной.
У основания скал дул холодный ветер. Сосна, шедшая впереди меня, плотнее завернулась в одежду. Роланд начал петь своему фиппу, но Клетчатый сделал какой-то знак – и один из работников рядом с Роландом прижал руку к своему рту. Роланд прекратил петь.
Мы шли целый день, почти не задерживаясь, чтобы пописать, – и увидели, что стекловары писают из дальнего конца туловища, но они не останавливались поесть, но, когда солнце село, мы не прошли и половины склона. Мы остановились на широком карнизе, где были только камни, кусты и лианы. Мы легли, уставшие, и Канг раздал всем сушеные плоды бамбука. Я откусывал малюсенькие сладкие кусочки, чтобы хватило подольше. Стекловары спали, встав на колени и подобрав ноги под себя.
– Ты их понимаешь? – шепотом спросил я у Мари.
– По-моему, они не хотят, чтобы я понимала, – ответила она.
– Они нас боятся, – сказал Роланд.
– Слишком сильно боятся, чтобы нам вредить, да? – уточнил Канг.
– И слишком боятся, чтобы отпустить. Боятся до нас дотрагиваться. Они боятся друг друга – некоторые из них. Работники боятся некоторых основных.
– Они их бьют, – прошептал я. – Это неправильно.
– Да уж, – прошипела Мари.
– Мы сможем сбежать? – спросила Сосна.
– А мы можем двигаться быстрее, чем они? – отозвался Роланд.
И конечно, мы не могли.
Клетчатому не нравилось, когда мы разговариваем, так что мы больше ничего не стали говорить, хоть мне и хотелось. Мне хотелось встать и наорать на него. Я уставился в черное небо, затянутое тучами. Стекловары тоже не разговаривали. Досадуя на тишину, я заснул.
На следующий день мы прошли по продуваемому ветрами ущелью в лес, где у деревьев были квадратные стволы. На ветках трещали три фиппокота с зелеными пятнами на коричневой шкурке. Перекликались летучие мыши, но я их совсем не понимал. У здешних был какой-то другой язык.
Идущие впереди свистели и щелкали – и остановились у рощицы радужного бамбука: стволам было лет по десять – двадцать. Наши исследователи везде сажали семена Стивленда. Роща заставила меня вспомнить дом, родных и друзей и девушек Бусин, которые меня не замечали. Наверное, они все сейчас думают про стекловаров что-то хорошее.
Основные выкрикивали приказы. Работники поспешно собирали хворост и обкладывали им бамбуки. Мари смотрела на них. Ее лицо и руки двигались – и я знал, о чем она думает. Это было все равно что наблюдать за тем, как стекловары готовятся нас бить. Я должен был позволить им меня ударить – и вот теперь должен был позволить, чтобы они причинили зло кому-то еще. Я скрестил руки на груди, чтобы не двигать ими.
Мари чуть не заплакала, когда они высекли искру на дерево. Я не люблю Стивленда, но никогда не стал бы ему вредить. И не допустил бы, чтобы ему вредили, но теперь пришлось это терпеть. И ей пришлось. Нам всем пришлось.
Я просвистел, как летучая мышь Радужного города: «Огонь. Плохо». Думаю, она меня услышала.
Бамбук все еще дымился, когда мы снова пришли в движение. Значит, это стекловары сожгли Стивленда у водопада. Наверное, и дома они разрушили, хоть в этом и не было нужды. У них не было на это причин. Я обещал не прибегать к насилию, а они – не такие, как я.
Мы шли быстро. Вечером Сосна сказала, что мы прошли две трети горного склона. Было туманно и сыро. Мы улеглись спать. Я настолько устал, что даже земля ощущалась как подарок. Канг раздал сушеные плоды, и я был такой голодный, что чуть было не проглотил свой целиком.
– Голод заставляет стекловаров торопиться, – прошептал Роланд. – Им хотелось бы двигаться намного быстрее.
– Что нам делать? – спросил я.
Какое-то время никто мне не отвечал, а потом Мари сказала:
– Узнавать, что сможем.
Я попытался заснуть. Я еще никогда не был настолько голоден – и настолько зол. Я ничего не узнал.
Мы снова пошли, как только стало достаточно светло, чтобы разбирать дорогу в холодной мороси. Я шел, завернувшись в одеяло поверх куртки. Дождь отбивал по голому камню унылый ритм. Тропа из каменистой стала размокшей, что было удобнее для широких человеческих ступней, но не для узких копыт стекловаров, а потом начался новый каменистый участок. В
