Юрий Никитин - Земля наша велика и обильна...

– Борис Борисович, давайте не портить такой чудесный вечер… Все было так здорово! Я просто боюсь, что этим стандартным потением в постели нарушим все очарование. Хотя, конечно, если вам нужно сбросить или, как чаще говорят, вас надо разгрузить…

– Нет-нет, – сказал я еще поспешнее, – вечер в самом деле слишком хорош, чтобы заканчивать так заурядно. Я вас доставлю к подъезду, но из машины не выйду.

Она улыбнулась с благодарностью, но в голосе послышалась с облегчением и нравоучительная нотка:

– А вот так нельзя! Мужчина должен выйти из машины и проводить до подъезда.

– Ого, – сказал я. – А как вообще, сдал я экзамен на хорошие манеры?

Она засмеялась, я непроизвольно напрягся, вот уж не думал, что придаю значение такой ерунде, а Юлия сказала весело:

– Полностью! Только совсем уж мелочь…

– Какая?

– Ресторан – единственное место, куда мужчина заходит первым и придерживает дверь для входящей женщины.

– Слава богу! – воскликнул я.

– Остальное совсем уж пустяки, – добавила она.

– А что еще? – спросил я настороженно.

Она взглянула поверх очков, улыбнулась.

– Расслабьтесь, Борис Борисович. Во-первых, это в самом деле мелочи, во-вторых, вам хорошо бы сперва запомнить то, с чем сталкиваетесь ежедневно. А манеры в ресторане… скажите, вы часто ходите в ресторан? Я не имею в виду с женщинами, а с представителями деловых или высших чинов правительства?

Дом Юлии остался позади, я вырулил на шоссе, решил прокатиться по Окружной, снять напряжение, перестроился в левый ряд, слева мелькает бетонный разделительный щит, справа очень редко проносятся автомобили, мысли все еще крутились вокруг Юлии, все еще никак не растворяется сожаление, что не зашел к ней, гормональное давление вот-вот разорвет, прокручивал в памяти сценки в ресторане, вспоминал ее слова, и вдруг мелькнуло в черепе ослепительное: да ведь она не пригласила меня по одной-единственной причине! Не хочет, чтобы я расслабился, она же так и сказала, что мне утром надо быть полностью готовым к работе. А если учесть, какой это будет нелегкий день…

И хотя день в самом деле будет не просто нелегким, а черт знает каким, настроение слегка улучшилось. Я гнал и гнал по шоссе, а потом почти с такой же скоростью по своему микрорайону, добрался до гаража, сонный вахтер едва нащупал кнопку подъемника шлагбаума.

Дома я разделся и бросился в постель с единственной мыслью, что и хорошо, что не зашел, не испортил вечер, не потерял время, а сейчас вот насублимируюсь энергией по самые уши…

ГЛАВА 3

Рано утром я вошел в здание РНИ, охранники вытянулись и преданно едят меня взглядами. В коридоре пусто, нет курильщиков, да и пришел я, судя по всему, первым.

Открыл дверь с табличкой «Секретариат РНИ», в приемной за столом Юлия деловито печатает десятью пальцами, экран монитора не видно, но явно не режется в баймы. На стук двери взглянула поверх очков, скупо улыбнулась.

– Шеф, вы потрясающе выглядите!

– Спасибо, Юлия, – ответил я. – Вашими стараниями.

– В самом деле, Борис Борисович, вы изменились. Выглядите солиднее, увереннее. От вас исходит ощущение надежности.

– Не обижайтесь, – сказал я, – но не уверен, что имиджмастика из дурака может сделать умного или хотя бы сделает его похожим на умного.

– Это вы не обижайтесь, – ответила она проницательно. – Конечно же, имиджмейкерство может только подчеркнуть какие-то черточки, но не придумать образ… Так в вас все равно был виден профессор: молодой, талантливый, яркий, но разве профессорам доверяют судьбы? Они то бомбу изобретут, то овечку Долли, то озоновую дыру… А сейчас вы тот, кто знает, как надо. Сейчас по вам видно, что вы из тех, кто не рвет атмосферу на озоновые дыры, а эти дыры сшивает.

– Вашими бы устами, – вздохнул я.

Подумал запоздало, что эти слова можно истолковать иначе, сейчас на каждую крылатую фразу, поговорку и просто устоявшийся оборот речи придумано остряками что-нибудь скабрезное, улыбнулся виновато и открыл ключом дверь кабинета.

Компьютер включился не сразу, дважды переспросил пароль, руководителю такой партии с этим приходится быть всегда начеку. Да и вообще я работаю на внешней юисбишной флешке, а когда подключаюсь к Интернету, флешку вынимаю и кладу в карман. Это вдобавок к фаерволам и прочим системам защиты от несанкционированного доступа.

Вспомнил Юлию, ощутил, как губы сами расползаются в улыбке, и неважно, какая она у меня сейчас из восемнадцати видов: верхняя, застенчивая, фальшивая, широкая, натянутая, шутливая, простая, кривая, вымученная или какая-то еще там, не запомнил и не собираюсь, и дожать себя не дам, как она полушутливо-полусерьезно пообещала в ресторане.

Вообще с этим помешательством на имидже народ с ума сходит, всерьез уверовали, что если над ними поработает некий специалист, даже Специалист – ох уж это наше преклонение перед специалистами! – то сразу свалится небывалый успех. То же самое, что золотая рыбка или щука из проруби. Вот научат, какие костюмы и как носить, какие носки подбирать под цвет туфель, – и все, карьера в кармане. Высокая и даже высочайшая зарплата сама придет, а на выборах в Думу, в губернаторы, а то на президентство – тут же выберут по имиджу.

Только через четверть часа начал подходить народ, а минут двадцать спустя в дверь постучали, заглянул Белович.

– Борис Борисович, можно?

Я отмахнулся.

– Ты раньше вроде бы впирался без стука.

– Дык то раньше, – возразил он. – А сейчас и не знаю, чего от вас ожидать! Непредсказуемый вы человек, Борис Борисович. Боюсь, большинство съезда восхочет видеть во главе партии человека как раз понятного и предсказуемого.

– Боитесь, – спросил я, – или желаете?

Он вздохнул и уже без приглашения сел по ту сторону стола. Выглядит усталым, лицо помятое, словно он вчера посидел с отъезжающими на дорожку в ресторане, хорошо посидел, а потом еще и не распрощался у подъезда с подхваченной там же дамой, а продолжил очень бурно до утра.

– Боюсь, – выговорил он сокрушенно. – Просто привык я к вам, умнейший человек, это я в глаза правду-матку, и кроме того…

Он замялся, я подтолкнул:

– Что еще?

– Устал я, – признался он. – Устал от этого вечного срача, грязи, нежелания работать, неумения вести себя по-людски! Соседи – животные, на улице – тупое стадо, по жвачнику всех заманивают куда-то халявой… Как можно? Халявы надо стыдиться, халява – это позор, как такое можно вслух… За такое вообще надо изгонять из человеческого общества! Словом, захотелось хоть остаток дней пожить по-людски.

– Остаток? – переспросил я. – Тебе сколько, что про остаток?