Евгений Акуленко - Ротмистр
— А что же, — запыхавшись, расспрашивал Вортош, — не страшно по путям-то одному ходить?
— Страшно. Чего ж не страшно? А только ничего не поделаешь, надо! — голосом Седой говорил бесцветным и каким-то обреченным. — Где костыль вылез, где гайка отвернулась… От так…
— А особенного ничего не приключалось, необычного?
— Особенного? Не! — Седой помотал головой. — Особенного-то в работе моей нету… Тупаешь себе, столбы считаешь… Когда споешь, что б веселее… Когда навья зарядит следом, жжет затылок…
— И как же ты тогда?
— Как-как… А никак!.. Я завсегда бутылочку с собой беру. Глотнешь – и легше.
А ходить слабы они. Пару верст протащится, да и отстанет. А коли ближе подползти надумает, я ведь и ключом отмахнуть могу… От так… Да они и знают меня уже… Не донимают… Надоело, видать… Господа только и переглянулись.
— Вот она, Гнилуха эта… В подтверждение своих слов Седой извлек из-за пазухи штоф, приложился, отер губы рукавом. Вортош в недоумении поигрывал извлеченным на всякий случай браунингом и разочарованно оглядывался, пытаясь за что-нибудь зацепиться взглядом. Низина, как низина, пройдешь – не заметишь, все тот же березовый трухляк без верхушек, запорошенный кочкарник, прутья сухой пижмы, кусты лозняка. Место мало походило на возможное логово: прятаться здесь было решительно негде.
— Может, наплел все Сутока этот? — предположил Вортош.
— Может, и наплел, — Седой спорить не стал.
— Идите сюда! — позвал Ревин, ковыряя что-то носком сапога. — Глядите! Из-под снега показалась тряпица, в коей при ближайшем рассмотрении угадывался синий китель, который носят путейские чиновники. Сохранились и форменные пуговицы с перекрещенными молоточками.
— Эге, — протянул Вортош. — Вот он где отыскался…
Здесь стоило лишь копнуть и на свет полезли находки одна другой хуже. Все пространство вокруг усеяли человеческие останки. Сосчитать души, нашедшие тут последнее пристанище, возможным не представлялось, да господа и не старались.
Наскоро запечатлев отвратительный могильник на фотопластинку, поспешили покинуть злосчастное место. Седой молчал. Изредка тревожно оглядывался и вздыхал. Наконец решился и приговорил вскользь, будто бы невзначай:
— Эхма!.. Что же с нами станет-то?..
— Ничего не станет с вами! — отрезал Вортош. — Жить будете! Детей растить! А тварей этих мы всех изловим до единой! Слышишь?
— Добро бы, коли так… Да только как ты их изловишь?..
Вортош усмехнулся, подмигнул Ревину.
— А не желаешь, мил человек, в гости зайти, чайку попить?
— Чайку-то можно, отчего ж, — Седой пожал плечами. — Особенно, ежели не пустого…
— Не пустого, — заверил Вортош. Хата стояла открытой. Незапертая дверь поскрипывала на петлях, позволяя ветру разгуливать в сенях. Памятуя о привычке хозяина затворять засов по поводу и без, господа бросились в горницу, почуяв неладное. И застыли, безвольно опустив руки… Евлампий Иванович висел головой в петле на потолочной балке. Поодаль лежало смятое ведро. Навьи нигде не было. Седой протолкался вперед:
— Эхма!.. На ремне удавился, — стащил шапку, перекрестился размашисто и выдохнул: – Попивали чайку… От так…
Вортош мерил шагами горницу, от злости и от бессилия молча скрежетал зубами. Оттого что дважды проворонили редкую удачу, одолевала его невыразимая словами досада. А оттого что не уберегли Евлампия Ивановича, подступала к горлу обида и горечь.
— Вортош, сядьте! — не выдержал Ревин. — Что проку метаться, как тигр в клетке?
— Я покажу!.. Я покажу этому отродью!.. Я сюда пехотный полк!.. И мелкой гребенкой все округу!.. Болота через чайное ситечко!..
Ревин укоризненно покачал головой.
— Любезный Вортош! При всем уважении, не могу все же не отметить вашу излишнюю эмоциональность. Двигать полки – не наш метод…
— Предложите ваш метод! Предложите хоть что-нибудь! Какого черта, вообще, вы мне делаете замечания?..
— Хорошо, — Ревин примирительно поднял руки. — Давайте воспользуемся способностью, данной нам Всевышним, — извлекать знания из уже имеющихся…
— Давайте! — Вортош уселся напротив и демонстративно закинул ногу на ногу.
— Соберем воедино известные факты. Навьи – не существа сверхъестественного толка. Это животные из плоти и крови, как и мы. Пусть и обладающие чрезвычайно мощным гипнотическим воздействием. Согласны?
— Возможно, — Вортош дернул плечом.
— Более того, это теплокровные животные. И то обстоятельство, что навьи носят человеческую одежду…
— Объясняется тем, что они мерзнут, — закончил Вортош. — Дальше что?
— Да! Им холодно! Стало быть, жить на голом снегу они не могут. Им нужно логово. Где можно согреться, поспать, спрятаться, наконец.
— Логично. И?..
— На болоте такое место найти затруднительно. В трясине не вырыть нору, лесов поблизости нет, кругом – голь, взгляду зацепиться не за что. А логово должно быть поблизости от людей, если угодно, от основного источника пропитания…
— Вы полагаете…
— Мы упускали заключение, лежащее на поверхности. Навьи живут рядом. Более того, они живут на хуторе!
— Невозможно!.. Где?.. Здесь даже домов пустующих нет, их сжигают…
— Так ли уж? — Ревин хитро прищурился. Вортош ненадолго задумался и пробормотал:
— Батюшки светы!.. А ведь вы правы!.. Амбар!..
Хуторяне роптали, хмурились, отводили взгляд. Ревин оглядел собравшихся числом около полутора десятков, покачал головой:
— Это что же, все?
— Все, — кивнул смотритель. — Даже бабок старых с печей подняли…
— А только не пойдем мы! — озвучил общую мысль Кривошеев. — Потому как нету такого закона, людей заставлять!..
— Правильно! — подхватил кто-то. — Вам-то что? Приехали, разворошили гнездо и укатили! А нам жить!..
— В Петербурхе у себя командуйте! — продолжал Кривошеев. — А здесь законы другие будут…
— Ты что же это, людей мутишь? — Вортош сгреб обходчика за грудки. — Да я тебя под суд!..
— А ну, отпусти! — на защиту сына бросилась мамаша. — Сначала порядок наведи да ряд разряди! Защиту дай! А потом уже и до суда дойдет! Ишь!..
Ревин придежал Вортоша за локоть, нахмурился:
— Законы, говоришь, другие? Так и есть! Один здесь закон: всяк сам за себя!.. Ходили мы сегодня на Гнилуху с Седым. Столько там народу лежит, что можно не только что тварей этих, черта лысого с кашей съесть! Коли всем миром… А поодиночке переломали вас, передушили. Отсидеться думаете? Сколько? По сторонам посмотрите! Доедают вас!.. Что молчите, не так?..
— Так! Так он говорит, люди! — жена смотрителя вскинула подбородок. — Не жизнь это, когда в страхе! Хуже смертушки такая жизнь! — женщина принялась баюкать проснувшегося ребенка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});