Кальде Длинного Солнца - Джин Родман Вулф
— Хрен знает. Могет быть, то же самое слово открывает их все.
Это был самый широкий туннель, который он видел, за исключением того, что он его не видел. Стены с обеих сторон пропадали в темноте, и он мог, кто его знает, идти сейчас наискось, мог на любом шагу влететь в косую стену. Время от времени он махал руками, но не касался ничего. Где-то впереди хлопал крыльями Орев, или, возможно, летучая мышь, или никто.
(«Гагарка? Гагарка?» — кричал женский голос далеко от него.)
Туннель уже пылал, но все равно оставался темным из-за какого-то особого настроения света — светящаяся тьма. Носок его ботинка ударил во что-то твердое, но ищущие пальцы ничего не нашли.
— Гагарка, мой ночемолец, ты заблудился?
Голос, близкий, но далекий, мужской, глубокий и наполненный печалью.
— Нет, совсем нет. Кто это?
— Куда ты идешь, Гагарка? Только честно.
— Ищу Дрофу. — Гагарка подождал еще одного вопроса, но тот не последовал. То, обо что он ударился, было слегка выше его коленей, плоское наверху, большое и твердое на ощупь. Он сел на него, лицом к светящейся тьме, вытянул ноги и расшнуровал берцы. — Дрофа — мой старший брат. Он уже умер. Напоролся на парочку прыгунов, и они его убили. Но он много времени проводит со мной, советует и рассказывает кучу всего. Мне кажется, потому как я сейчас под землей, а он живет под землей с того времени, как стал покойником.
— Он бросил тебя.
— Ага, ушел. Он всегда так делает, когда я начинаю говорить с кем-нибудь другим. — Гагарка стащил правый ботинок; нога казалась холоднее, чем Плотва сразу после того, как его убил Гелада. — Что такое ночемолец?
— Тот, кого почитает ночь, как ты почитаешь меня.
Гагарка вздрогнул и посмотрел вверх:
— Ты бог?
— Я — Тартар, Гагарка, бог тьмы. Я много раз слышал, как ты призываешь меня, и всегда ночью.
Гагарка начертал в воздухе знак сложения.
— Ты появился здесь, в темноте, чтобы поговорить со мной?
— Гагарка, знай — там, где я появляюсь, всегда темно. Я слеп.
— Я этого не знал. — Черные бараны и овцы, серый баран, когда патера Шелк благополучно вернулся домой, еще раньше черный козел, и, в самом начале, пары летучих мышей, застигнутых днем на темном пыльном чердаке палестры; он ловил их сам и приносил патере Щука, все для этого слепого бога.
— Так ты бог. Ты разве не можешь сделать себя зрячим?
— Нет. — Безнадежное отрицание наполнило туннель и, казалось, еще долго висело в темноте после того, как звук растаял. — Гагарка, я ничего не хочу. Я — единственный бог, который ничего не хочет. Мой отец заставил меня стать таким. Если бы, как бог, я мог бы исцелить себя, я бы охотно подчинился.
— Я попросил мать… Попросил майтеру привести сюда бога, чтобы он шел с нами. Похоже, она привела тебя.
— Нет, — повторил Тартар, — я часто прихожу сюда, Гагарка. Здесь находится наш самый древний алтарь.
— Я сижу на нем? Я встану.
(И опять женский голос: «Гагарка? Гагарка?»)
— Можешь сидеть. Я исключительно скромный бог, или почти скромный.
— Если он такой священный…
— На него клали дерево и туши животных. Ты осквернил его не больше, чем они. Когда появились первые люди, Гагарка, мы показали им, как надо почитать нас. Вскоре они начали все это забывать. И забыли, но, потому что они видели то, что видели, часть из них помнила, и, когда они находили наши алтари на внутренней поверхности, они жертвовали так, как мы научили их. Ты сидишь на самом первом из таких алтарей.
— У меня с собой ничего нет, — объяснил Гагарка. — Раньше у меня была птица, но она улетела. Мне кажется, что совсем недавно я слышал летучую мышь. Если хочешь, я постараюсь ее поймать.
— Ты считаешь, что я такой же кровожадный, как моя сестра Сцилла.
— Да, мне кажется. Я путешествовал с ней, какое-то время. — Гагарка попытался вспомнить, когда это было; но хотя он смог припомнить какие-то подробности — она, голая, сидит на белом камне, а он готовит для нее рыбу, — дни и минуты скользили и ускользали.
— Чего ты хочешь, Гагарка?
Внезапно он испугался:
— На самом деле ничего, Ужасный Тартар.
— Те, кто предлагают мне жертвы, Гагарка, всегда что-то хотят. Многое, чаще всего. Дождь — в твоем городе и во многих других.
— Здесь уже идет дождь, Ужасный Тартар.
— Я знаю, Гагарка.
— Если ты слеп…
— Ты его видишь, Гагарка?
Он покачал головой.
— Слишком темно, твою мать.
— Но ты его слышишь. Слышишь тихий всплеск падающих капель, целующих те, которые уже упали.
— И еще я их чувствую, — сказал богу Гагарка. — Время от времени одна из них скатывается по шее.
— Чего же ты хочешь, Гагарка?
— Ничего, Ужасный Тартар. — Дрожа, Гагарка обхватил себя руками.
— Все люди чего-нибудь хотят, Гагарка. И больше всего те, кто говорят, что не хотят ничего.
— Я — нет, Ужасный Тартар. Но если ты хочешь исполнить какую-нибудь мою просьбу, я бы хотел что-нибудь пожертвовать тебе. Я бы хотел что-нибудь съесть.
Ему ответило молчание.
— Тартар? Послушай, если то, на чем я сижу — алтарь, и ты говоришь со мной, значит, где-то здесь есть Священное Окно, верно?
— Верно, Гагарка. Ты говоришь в него. Я здесь.
Гагарка снял левый ботинок.
— Я должен подумать.
Майтера Мята рассказала ему о богах все, но, похоже, на самом деле есть два вида богов: те, о которых она рассказывала, боги в его тетради с прописями, и настоящие, вроде Сциллы, вселившейся в Синель, и этого Тартара. Настоящие намного больше, но те, в прописях, намного лучше и как-то сильнее, хотя они и не настоящие.
— Ужасный Тартар?
— Да, Гагарка, мой ночемолец, что ты хочешь?
— Ответы на пару вопросов, ежели ты не против. Вы, боги, много раз отвечали на вопросы авгуров. Но я-то не авгур. Так что все будет путем, если я спрошу тебя, потому как у нас его нет?
Тишина, за исключением постоянных всплесков и женского голоса, печального, хриплого и очень далекого.
— Почему я не вижу твое Окно, Ужасный Тартар? Это первый, ежели ты не против. Ну, обычно они вроде как серые, но светятся в темноте. Значит, я тоже слепой?
Опять наступила тишина. Гагарка растер ладонями замерзшие ноги. Только что эти ладони светились, как расплавленное золото; сейчас они не были даже теплыми.
— Мне кажется, ты ждешь второго вопроса? Ну, я б хотел знать, как так получается, что я
