Александр Соловьёв - Мятежник Хомофара

Если внутри все было абстрактным и одноцветным, то снаружи труба выглядела вполне вещественно.

Ее стенка покрыта толстым слоем наледи, поверх которой топорщится серебристо-голубоватый иней. Колодец отчетливо контрастирует на фоне беспросветно черного неба, в котором нет ни единой звезды. Там — непроницаемый пласт, территория черни. Оттуда исходит колодец.

Глянул вниз. Сплошной искрящийся снег до самого горизонта. Пугающая девственность вечной пустоши. Вдали равнина дыбится, образуя предгорье, за которым торчат заостренные пики.

Сияние снега не было отраженным светом, как и чувство, улавливающее это сияние, не было зрением.

Вдруг послышался тонкий скрип. Колодеу пришел в движение, встряхнулся. Искорки-снежинки разлетелись в стороны, несколько из них упало на лицо и грудь Вадиму, и он не почувствовал холода.

Стенки деформировались. Края проема начали сближаться, утолщаясь, покрываясь новыми слоями наледи.

Расин висел над ослепительными снежными холмами и смотрел, как затягивается просвет, через который он покинул колодец. Ему не было страшно. Наоборот, он почувствовал великое облегчение, покинув нескончаемый колодец, и лишь теперь понял, что на протяжении всего полета страдал от неизжитых остатков клаустрофобии.

Здесь, в открытом пространстве, он почувствовал себя сильнее. Простор сулил бездну возможностей. Коснуться поверхности снежной зоны, окунуться в снег, ощутить его нематериальную материальность.

Проем окончательно закрылся. Расин бросился вниз.

Сначала ему казалось, что до снежной пустыни рукой подать. Он летел вдоль колодца, совершая вокруг нее плавные обороты.

Инструкция велела, чтобы скорость полета на терминальном участке колодца не превышала одну тысячную скорости света. Странно. Его реакция позволяет остановиться в любое мгновение. Скорость упадет до нуля, а инерция будет минимальна и столкновение не опаснее шлепка. Видно, инструкция устарела и не рассчитана на таких асов, как он. Когда она составлялась, не было ещё планеты Земля и самих хомунов, а в Хомофаре властвовали лиловые флегмокристалы. Позднее эти предшественники инволюционировали до белых шаров, живущих в межпланетном пространстве оболочечных прослоек.

Труба становилась все шире и шире. На стенке не было больше отверстий, через которые полость колодца сообщалась с окружающим пространством. Вадим силился высмотреть место, где нет наледи, чтобы понять, из какого материала создана труба. Но все было сплошь обледенелым.

Расин мог лететь со скоростью света, но не стал нарушать инструкцию. Возможно, ему придется это сделать в будущем, в сложной непредвиденной ситуации.

Отлетев на значительное расстояние, Расин попытался высмотреть место, где колодец оканчивается и переходит в станцию. Но вдали труба зрительно сужалась, превращалась в тонкую ниточку и исчезала.

Ажна сообщала, что до станции остается не более сорока минут.

Расин все ещё жил биологическим земным временем. Даже находясь в пространственно-безвременной камере Крапса, он не терял связи с якорем — своим телом, лежащим в палате психбольницы под опекой Хвана. Учителя сказали, что Кантарат позаботилась о жизнеобеспечении его тела, но с первой секунды пребывания в Пустыне чутье подсказывало не верить в надежность канторатских обещаний.

«Учитель, — спрашивал он Крапса. — Что будет, если я потеряю свое земное тело?» «Слишком неопределенно, — ответил Крапс. — Потерпи и узнаешь».

Сколько потерпеть? Может ли он сам узнать, что будет с ним в необозримом будущем? Он предугадывал на несколько тысяч секунд вперед, и то лишь тогда, когда находился в зоне ментальных событий. Если же рядом находилось много сущностей, картина мира усложнялась; приходилось некоторые линии отодвигать на задний план либо складывать множественность моментов в единую точку.

Может, «терпеть» придется недолго, а может, десятки лет. Что это значит для хомуна, достигшего почти самого центра вселенной?

Если он попадет на территорию чистой васты или проникнет сквозь толщу черни, связь с якорем прервется, а значит, биологические секунды уже перестанут иметь для него значение. Ему придется перейти на иное времяисчисление, и в этом ему должна помочь ажна.

Труба расширилась до невероятных размеров. Теперь было ощущение, что он летит над поверхностью земли. Ледяные наросты превратились в бугры. Зона снегов возвышалась впереди бескрайней стеной. Горы располагались вверху и выступали навстречу гигантскими шипами. Ажна не в состоянии была определить расстояние до поверхности зоны, и Расин не мог оценить приблизительную высоту гор: вполне вероятно, что гиганты вздымались над поверхностью на сотни километров.

Вспышка.

Пустота.

Миллионы красных, синих, фиолетовых линий. Веселых и искрящихся. Бесконечная электрическая сеть.

Сигнальный уровень!

Расин остановил движение, переключил ажну на панорамное обследование.

Это место Крапс называл «психодефицитным». Уплотненный пространственно-временной континуум — сердце пространственной и пременной составляющей Мегафара. К центру от него расположен уровень холода — разум сознение-составляющей. На границе двух уровней — совет стихий, высший орган власти, контролирующий выполнение требований Великого Соглашения и трех установок.

Из активных участков Мегафара эти уровни были самыми свободными в плане контроля со стороны чистых васт.

Это значит, что, если кто-нибудь замыслит создать в любом из этих уровней внутривселенскую военную базу (понятие гипотетическое и занимающее в курсе обучения кашатеров Кантарата семь недель), то вся ответственность за урегулирование проблемы ляжет на совет стихий и, в первую очередь, на хозяев уровней — стихии пространства и времени или стихию сознания.

Территория иной морали.

«Мегафар — самая большая корпорация, — говорил Крапс. — Если перевести устройство мироздания на язык бизнеса, то выходит, что стихиям не принадлежит и полпроцента акций, им приходится довольствоваться лишь зарплатой — ничтожной подачкой чистых васт».

«Мегафар — источник силы, — пояснял Кробиорус. — Между внутренней частью и оболочкой существует огромная разность потенциалов. За счет этого происходит выработка силы, которая накапливается в большом вместилище. Стихии следят, чтобы течение не прерывалось».

Выходит так, — думал Вадим, — если чистые васты — банкиры, владельцы акций вселенной и получатели дивидендов, то стихии васт представляют собой совет директоров по производству, отвечающих за бесперебойность рабочего процесса. Они являются непосредственными руководителями всех двенадцати фаров и, вместе с тем, прослойкой между службами охраны Хомофара и чистыми вастами.