Шелли Мэрри - Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек.

Она жила в хижине посреди луга, полого спускавшегося к озеру Улсуотер;20 позади, на холме, рос березовый лес; оттуда бежал в озеро журчащий ручей, осененный тополями. Я жил у фермера, чей дом стоял выше, на холме; над домом нависал темный утес; с северной стороны в его расселинах даже летом лежал снег. Еще до рассвета я выгонял свое стадо на овечьи пастбища и стерег его весь день. То был тяжкий труд; дождя и холода мне доставалось больше, чем солнца; но я гордо презирал непогоду. Мой верный пес караулил стадо, а я шел ветре-Том I. Глава первая 165 титься с товарищами, и мы отправлялись на промысел. В полдень мы сходились вновь; пренебрегая положенной нам крестьянской пищей, разжигали костер и на его веселом огне готовили дичь, тайком убитую в соседних охотничьих угодьях. Сидя точно цыгане вокруг нашего котелка, мы вели рассказы о чудесах ловкости, о схватках с собаками, о засадах и бегстве. Вторая половина дня уходила то на поиски отбившегося от стада ягненка, то на попытки ускользнуть от наказания. Вечером стадо шло в загон, а я возвращался к сестре.

Однако нам редко удавалось выйти, как говорится, сухими из воды. За лакомую пищу мы расплачивались побоями и темницей. Тринадцати лет я на целый месяц был заключен в тюрьму графства, вышел оттуда ничуть не исправившись и еще сильнее ненавидя своих угнетателей. Месяц на хлебе и воде не укротил меня; одиночное заключение не внушило добрых мыслей. Я был зол, непокорен и несчастен. Счастливым я чувствовал себя, лишь когда вынашивал планы мести; особенно тщательно я обдумывал их в своем вынужденном одиночестве.

Меня освободили в начале сентября, и до конца года я каждый день добывал вкусную и обильную пищу себе и товарищам. Зима выдалась на славу. Сильная стужа и глубокий снег сковывали бег животных, а окрестных господ-охотников удерживали у камелька; мы добывали больше дичи, чем могли съесть, и мой верный пес отъелся на остатках наших трапез.

Так шли годы, усиливая во мне любовь к свободе и презрение ко всем, кто не был столь же груб и дик, как я. В шестнадцать лет я выглядел взрослым мужчиной. Высокого роста, атлетически сложенный, я развил в себе недюжинную силу и был закален непогодой. Кожа моя была загорелой, походка твердой. Я никого не боялся и никого не любил. Впоследствии я с удивлением вспоминал, каким тогда был, и думал, каким негодяем стал бы, если б и дальше шел этим путем. То была жизнь животного, грозившая низвести и дух мой до той же ступени. Дикая жизнь еще не нанесла мне непоправимого вреда; она укрепила мое тело и закалила мой дух. Но, хвалясь своей независимостью, я то и дело поступал как тиран, и свобода становилась для меня вседозволенностью. Я мужал; во мне уже укоренялись страсти, могучие, как лесные деревья; их пагубная тень грозила омрачить мой жизненный путь.

Я жаждал настоящего дела вместо мальчишеских проделок; я лихорадочно желал что-то совершить. Товарищей я начал избегать и вскоре утратил их. Они достигли возраста, когда должны были избрать главное занятие их жизни; мне, отверженному, никто его не готовил, и я стоял на распутье. Старики уже указывали на меня как на пагубный пример; молодые дивились мне как существу, непохожему на них. Я возненавидел их и, что было пределом падения, возненавидел и себя. Я продолжал свои свирепые забавы, но готов был презирать их. Я упорствовал в борьбе с цивилизованным обществом и вместе с тем желал принадлежать к нему.

166

Последний человек

Снова и снова вспоминая рассказы матери о прежней жизни моего отца, я перебирал немногие оставшиеся после него памятки; они свидетельствовали о более изящной жизни, чем та, какую я видел в хижинах нашего горного края.

Но ничто в них не указывало мне пути к иной, более счастливой доле. Отец мой водился со знатью, однако мне было известно, что она пренебрегла им. Имя короля - того, к кому отец обратил свою предсмертную мольбу и кто безжалостно ее презрел, - это имя означало для меня бессердечие, несправедливость и вызывало мою ненависть. Я был рожден для чего-то более высокого, чем тогдашняя моя доля. И я решил возвыситься; но в моем искаженном представлении это не означало возвыситься нравственно, и, мечтая, я не сдерживал себя нравственной уздой. Я словно стоял на вершине; у ног моих клубилось море зла; словно в стремительный поток, я готов был ринуться туда и, несмотря на все препятствия, достичь цели. Но тут в судьбу мою вмешалось нечто новое, и бурный поток сменился тихим ручейком, огибающим луга.

Глава вторая

Я жил вдали от шумных городов, и только слабые отзвуки вестей о войнах и политических переменах достигали нашего горного края. Между тем в годы моего детства в Англии происходили важные события. В 2073 году последний ее король - тот, кто дружил с моим отцом, - уступая просьбам и уговорам подданных, отрекся от престола, и Англия стала республикой. Свергнутому монарху были оставлены большие поместья; он получил титул графа Виндзорского, а также Виндзорский, прежде королевский, замок со всеми прилегающими к нему владениями21. Вскоре за тем он скончался, оставив двоих детей - сына и дочь.

Бывшая королева, в девичестве принцесса Австрийская, долго заставляла своего супруга противиться велениям времени. Она была надменной и бесстрашной, любила власть и презирала того, кто позволил лишить себя короны.

Единственно ради детей согласилась она остаться в республиканской стране. Овдовев, графиня Виндзорская посвятила все старания воспитанию своего сына Адриана, второго графа Виндзорского, в желаемом ею духе; он должен был с молоком матери впитать твердую решимость вернуть себе утраченный трон. Адриану было теперь пятнадцать лет. Он учился с большим прилежанием, был щедро одарен и не по летам начитан; ходили слухи, будто наперекор намерениям матери он склонялся к республиканским убеждениям22. Однако надменная графиня Виндзорская никому не доверяла секретов семейного воспитания. Адриан рос в одиночестве, лишенный общества сверстников подобавшего ему ранга.

Неизвестные причины побудили теперь мать отпустить сына от себя; мы узнали, что он должен приехать в Камберленд. Это решение графини Виндзорской толковалось на тысячу ладов, и, скорее всего, превратно. Известно было лишь одно:

благородный отпрыск свергнутой династии скоро прибудет к нам.

Том I. Глава вторая

167

В Улсуотере его семье принадлежали замок и большое поместье. Был там и обширный парк, разбитый с большим вкусом и богатый дичью. Мне часто случалось производить в нем опустошения; это было тем легче, что угодья охранялись плохо. Когда приезд юного графа Виндзорского в Камберленд оказался делом решенным, здесь появились рабочие, чтобы должным образом приготовить замок и все поместье для его приема. Покоям вернули прежнее великолепие; парк, приведенный в порядок, стали охранять особенно тщательно.