Гибель Лондона. Сборник фантастических рассказов - Эдвард Беллами
– У меня его нет – только, возможно, старый способ был лучшим в конце концов…
– Вы бы не вернули старую веру в романы!
– Почему нет?
– О, Эрик, ты заставляешь мою веру в тебя трепетать! Ведь насколько абсурдным был старый способ. Романс о любви воспевался поэтами и обсуждался авторами эссе, пока весь мир не привык думать, что это реальность, что это то, что должно прийти к каждому. Неудивительно, что, когда каждый достиг определенного возраста, он воображал, что страдает от этой болезни. Спутников жизни выбирала фантазия, а не здравый смысл, и те, кого выбирали, обычно были самыми неподходящими. Вместо того, чтобы восхищаться тем, что действительно достойно восхищения друг в друге, и извлекать максимум пользы из этого, делали все наоборот – каждый должен был сформировать идеальный образ другого, воплощающий все достоинства оригинала, наряду с сотней других, которых никогда не существовали, и ни одного недостатка. Это был брак, который разрушал созданный образ. А вот те, кто был связан в соответствии с разумом, избавившиеся от своих фантазий, сменили романтическую любовь на прекрасную дружбу, и они становились хорошими товарищами. Другие высоколобые люди, когда фантазия проходила и они понимали, что природа никогда не предназначала их друг для друга, все еще пытались извлечь из этого максимум пользы, но счастья не оставалось. Они были вместе, и все же, что самое прискорбное, одинокие, неудовлетворенные, и никому жизнь не могла дать лучшее, что было в ней. Другие находили облегчение в мерзости развода. Разве не разумно, что группа самых умных мужчин и женщин сообщества, которые сами были женаты, должны знать, кто лучше всего подходит друг другу, лучше, чем мы, молодые, которые никогда не были женаты? От нас нельзя было ожидать очень ценного мнения по предмету, о котором мы практически ничего не знаем. Эрик, твои идеи на столетие отстали от времени. Этот доктор Джонсон, живший пятьсот лет назад, действительно предвосхитил нашу систему, когда сказал, что, по его мнению, браки в целом были бы такими же счастливыми, а часто и более счастливыми, если бы все они были заключены лордом-канцлером с должным учетом персонажей и обстоятельств, без каких-либо главных действующих лиц, имеющих какой-либо выбор в будущем. И когда мистер Хосвелл спросил, не считает ли он, что в мире есть пятьдесят женщин, с которыми мужчина может быть так же счастлив, как с любой другой женщиной в отдельности, старик прогремел: "Да, сэр, пятьдесят тысяч!"
– И все же, – ответил Эрик, – великий Чам выбрал жену, которую, я уверен, наше Бюро никогда бы не сочло подходящей для него, и, по-видимому, он был настолько счастлив, насколько это возможно. Осмелюсь сказать, что Бюро потерпело бы полный провал, если бы попыталось предоставить Сэмюэлю помощника! Я думаю, что я кое-что знаю о браке. Нет причин, по которым я не мог бы получить хорошее представление о том, что это значит, увидев это вокруг меня – например, в доме моего отца. Что касается советников Бюро, большинство из них имели опыт только одного брака, и, возможно, это дало им искаженное представление об учреждении. Чтобы иметь компетентное бюро, ничто в возрасте до двадцати лет не должно выдвигать советника для занятия должности! Шутки в сторону, Алора, я знаю, что мог бы сделать хороший выбор для себя. Я не хочу жениться на той, кого выберет для меня Бюро. Я хочу жениться на тебе. Мне не стыдно сказать, что я читаю этих старых поэтов и верю в их любовь.
– Это только доказывает то, что я говорила. Мы много времени провели вместе, поэтому вы применяете ко мне то, что вы читали. Если бы мы поженились, вы бы скоро обнаружили, что реальная я и образ, о котором вы мечтаете, – две совершенно разные вещи. Пойдем? Звонит колокол трапезной. Ты не должен сердиться, Эрик, я могу понять, что ты немного беспокоишься, думая, что в любой день тебя могут заметить. Я могла бы чувствовать то же самое, если бы отец не встретился с Главным советником и не устроил так, чтобы мое уведомление не было подано, пока они с мамой в отъезде. Роджер Элберт не мог обещать столь многого, но он старый друг отца, и отец сказал, что все будет хорошо.
– Тем не менее, ваше имя может всплыть, пока Роджер Элберт болен. Сейчас кто-то другой исполняет обязанности начальника бюро.
– Ты ведь не думаешь, что это случится, Эрик? Я уверена, что Роджер Элберт рассказал бы о желаниях моего отца.
Они шли по улице под аркой вязов к большой городской столовой. Эрик оставил Алору на ее месте, довольно угрюмо попрощавшись, и занял свое место на другом конце здания, откуда лишь время от времени он мог мельком видеть ее затылок.
Алора не спешила признаваться, насколько сильно предложение Эрика обеспокоило ее, когда она занималась своей работой до конца дня. Мысль о том, что ее мать и отец уехали в Африку, не была обнадеживающей. Она хотела бы обсудить это с Эриком хоть несколько минут.
Еще она сожалела, что так решительно отстаивала свое мнение. Она только что прочитала вдохновляющий рассказ Лайла о развитии теории городка Шовеля. Она с живейшим интересом прочитала историю, в которой рассказывалось о том, как храбрый человек с горсткой последователей добился признания своих идей, несмотря на жесточайшее сопротивление, и дожил до того, чтобы увидеть, как сыны человеческие, которые смеялись над ним, отдали свои голоса за разрушение Нью-Йорка и основание поселка на его месте.
Слезы навернулись ей на глаза, когда она прочитала о смерти Шовеля до того, как работа, которую он так жаждал увидеть, была завершена. И затем, когда она читала о настоящем, о бережливых поселках, разбросанных по всей земле бок о бок, со здоровой расой счастливых, процветающих людей, равномерно распределенных по ним, живущих в контакте с природой и дышащих свежим воздухом, когда ни один город не загрязнял его, она почувствовала новую волну энтузиазма при мысли, что она была частью этого великолепного плана. Она хотела идеально сплести свою маленькую нить в великой паутине Шовеля.
Всегда ли после прилива морального подъема наступает соответствующая депрессия? Алора начала так думать. С наступлением сумерек даже пришло в голову, что она могла бы связаться по кабелю со своим отцом в Африке, но ее гордость не позволила ничего такого детского.
Он лежал во всей своей массивной важности, его белые ленты и печати
