Кир Булычев - Вид на битву с высоты

– Ким, – сказал я. – Давай отложим поиски твоего родного очага на следующий раз. Не стоит нам встречаться с велосипедистами.

– Но мы же не дезертиры!

– Мы подозреваемся в дезертирстве. Но теперь я убежден, что наше преступление куда серьезней. И одной виселицей не отделаться.

– Седой, кончай шутить!

– Я не шучу. Нигде не любят тех мальчиков, которые подглядывают в спальню родителей и могут догадаться, как делают детей. Мы же с тобой дошли до конца этого мира и можем догадаться, если захотим, что его не существует.

Ким думал недолго. К счастью, недолго, иначе мне пришлось бы уйти отсюда одному – я не хотел оказаться в руках правоохранительных органов. Полковник дядя Миша мне бы этого не простил.

– Хорошо, – сказал Ким. – Пошли обратно. Мне тоже подумать не мешает.

Обратный путь мы провели в молчании – каждому было о чем подумать. Когда мы вернулись в расположение нашей роты, нас ждал еще один неприятный сюрприз.

Комроты Коршун со своим верным Мордвином сидели на моей койке и ждали нас.

– Вернулись, – вздохнул Коршун с заметным облегчением.

– А ты чего боялся? – спросил Ким. Он был мрачен, агрессивен и напуган.

– Я боялся, что попадетесь, – сказал Коршун. – А скоро боевое время начинается. У меня больше командиров во взводах нет. А вы, хоть и молокососы, все же с опытом.

– Мы недалеко ходили, – сказал Ким. – Мы в город ходили.

– Зачем? – спросил Коршун.

Мне показалось, что за час, пока я его не видел, он еще более осунулся, смуглая кожа еще туже обтягивала скулы.

– Ким хотел со своими родными повидаться, – честно признался я.

– Ты что, жить раздумал? – повернулся взбешенный Коршун к Киму.

Я втиснулся между Коршуном и Кимом. Я был лучше готов к тому, чтобы спокойно выдержать натиск.

– Мы ничего плохого не имели в виду, – сказал я. – Мы сходили в город, поглядели, какую родину мы защищаем. Навестили, посидели, выпили чаю – и обратно!

– Врешь! – Коршун оттолкнул меня и обернулся к Киму: – Он врет, а ты что придумаешь?

– А с чего ты решил, что Седой врет? – удивленно спросил Ким.

Ах ты, молодец! Вот не ожидал от него такой прыти.

– Потому что... потому что категорически запрещено покидать передовые позиции во время боевых действий и оголять линию фронта. Сейчас положение критическое, каждый человек на счету!

– Погоди, погоди! – остановил я командира роты. – Ты притворяешься, а мы хотим говорить откровенно. Мы отлично знаем, что сейчас еще не боевое время, ты сам так сказал, и песок в часах еще не высыпался вниз. Мы младшие командиры и имеем полное право произвести рекогносцировку, потому что мы на фронте первый день и должны понять – где что. Где тыл, а где враг.

– И никто не запрещал мне повидаться с моей мамой, – сказал Ким.

Пыл Коршуна пропал. Вдруг он махнул рукой.

– Попались бы в лапы службе безопасности – и кончили бы дни на виселице. Кто бы там стал разбираться?

– А почему нужно вылавливать?

Он не дал мне договорить:

– Потому что дезертир на дезертире! Все бегут.

– Какие дезертиры? Куда бегут? – вмешался в разговор Ким. – Ты знаешь, что там, сзади?

– Конечно, знаю! Наш дорогой город, – ответил Коршун, и я подумал – может, и не притворяется? Ведь не будь меня, Ким, верней всего, попал бы к велосипедистам, и они бы его живым не выпустили. Нашему здешнему начальству нельзя допускать сомнения. Если мы защищаем родину – мы сражаемся отчаянно. Если речь идет о каких-то декорациях, то солдаты могут поднять оружие против хозяев. Никто не хочет быть смертником впустую.

– Ты в самом деле так думаешь? – спросил Ким, нахмурившись.

– Не надо допросов, – вмешался я. – Пусть каждый думает как хочет. Ты пришел сюда, потому что беспокоился, куда мы делись?

– Нет, – сказал Коршун. – Я пришел по делу. Ваше путешествие обсудим потом. Мне сообщили, что противник может начать вылазку еще до начала боевого времени.

– Так ты же говорил, что это невозможно!

– Это для нас, цивилизованных людей, невозможно. А для них, ублюдков, все возможно. Это будет, как мне сообщили из штаба полка, не общее наступление, а несколько вылазок с целью достать пленных.

– А зачем им пленные? – спросил я.

– Как зачем? – сказал Мордвин. – Ясное дело – жрут они наших. Жарят на костре и жрут.

– Ладно, брось, – сказал Ким. – Тоже мне, Жюль Верн нашелся.

– А ты попадись им, попадись, тогда увидишь.

– Изнутри кастрюли, – дополнил своего заместителя Коршун.

– Что же мы должны делать? – спросил Ким.

– Расставь наблюдателей, чтобы ублюдки не подобрались к нам незамеченными. Предупреди солдат.

– А если заметим лазутчиков?

– Тогда ваша задача – отразить вылазку и на их плечах постараться ворваться на позицию врага.

– И это далеко?

– Ты карту помнишь?

– Помню.

– Нам надо попасть туда, где были наши собственные позиции в прошлое боевое время.

– Ты недоговариваешь, Коршун, – сказал я.

Коршун смотрел в землю. Он думал, согласиться ли со мной. Согласился:

– В прошлое боевое время они захватили наш лазарет. Некоторые, возможно, живы, санитарки, сестры. Они с ними ужасно что делают. Говорить не хочется. Я думал, а вдруг ты кого-нибудь видел?

– Там твоя знакомая? – спросил я.

– Слушай, комроты не обязан тебе отвечать! – взревел верный Мордвин.

– Я хотел помочь.

– Мне нельзя помочь, – сказал Коршун. – Мордвин останется с тобой. Чтобы ты снова в город не побежал.

Участок фронта, который мне предстояло оборонять, занимал траншею длиной метров сто, с углублениями, чтобы солдаты могли отдохнуть. Там лежала мешковина. Солдаты поднимались при моем приближении.

– Как вас накормили? – спросил я, потому что рачительный командир не поведет в бой голодных солдат.

– Кто хотел, тот и ел, – ответил Иван.

– А как здесь пищу развозят? – спросил я.

– В блиндаже лежит, – ответил Мордвин, – во взводном блиндаже. Не видали разве, командир?

Мне не хотелось признаваться, что за путешествиями в искусственный город я упустил дела взвода. Так что я сказал Ивану:

– Вольно, отдыхайте.

А сам велел Мордвину вести меня в блиндаж.

Блиндаж оказался такой же ямой, как и мой командный пункт, может, чуть побольше. Там стоял длинный стол, на нем несколько картонных коробок с галетами, а также три литровые фляги.

Я по-хозяйски подошел к столу. Я играл роль капитана броненосца «Потемкин», приготовившегося снимать пробу с солдатского обеда.

Я отвинтил крышку фляги и смело отхлебнул из нее. Я готов был к тому, что во фляге окажется спирт, потому выдохнул воздух. Но это была самая обыкновенная вода.

– И это все? – Я с удивлением посмотрел на Мордвина.

– А вы чего еще хотите? – спросил тот. – Люди довольны.

Вдоль стены, вытянув ноги, сидели три солдата, при виде меня они даже не поднялись, и поэтому в полутьме ямы я их не сразу разглядел.

Я хотел было спросить у них, довольны ли пищей, не будут ли бунтовать, но они снова закрыли глаза. «Пусть солдаты немного поспят...»

Выйдя из блиндажа, я продолжил путешествие по траншее. За исключением тех троих в блиндаже, никто не спал. Все были готовы отразить врага.

Я поднялся на приступку, чтобы заглянуть за бруствер.

Передо мной, до самого горизонта, затянутого обычной мглой, тянулась долина, перекопанная траншеями и ямами разного размера сохранности. Из земли торчали палки, даже бревна, виднелись какие-то железки. Именно железки, ржавые, гнутые, потерявшие первоначальный вид.

– А противника не видно? – спросил я Мордвина.

– Не высовывается, – ответил тот.

– А потом он сразу полезет?

– Никак нет. Сначала будет поединок, – ответил Мордвин. – А может, два поединка.

– Зачем нам поединки?

– Надо перед боем зарядиться, – сказал Мордвин.

– Коршун сказал, что ублюдки, – мне это слово далось с трудом, но хотелось казаться таким же ветераном, как бойцы, оставшиеся от старого состава взвода, – что ублюдки готовят какую-то вылазку до боевого времени.

– У штабных от страха глаза велики, – возразил Мордвин. – Зря Коршун им верит. Ублюдки хоть и гады, но тоже вперед не полезут.

Он говорил что-то еще, но я задумался и не прислушивался к Мордвину. Я подумал, что нигде нет потолков. Значит, здесь не боятся дождя и не опасаются бомбовых ударов.

И я подумал о Боробудуре.

Посреди острова Ява в Индонезии лежит великий и знаменитый храм Боробудур. Издали он похож на гигантскую коровью лепешку, упавшую на спину низкого покатого холма. Никакого эстетического впечатления! Но если ты поднимешься над ним на воздушном шаре или самолете, то поймешь, насколько строго, изысканно и симметрично он построен. Этот храм не предназначен для того, чтобы любоваться им с поверхности Земли. Он изготовлен для божественного взгляда.

И не потому ли все здесь открыто сверху, что мы – наша жизнь, наша война – находимся под постоянным божественным взглядом?