Надежда Первухина - Заботливая женская рука

Олег хохотнул:

— Ну ты бизнесменка! Десять.

— Олег, ты что? — изумился Трифон.

— Он все правильно делает, — отрезала Гранечка. — Восемь.

— Девять.

— По рукам. Трифон, простыни есть? И наволочки?

— Олег, как ты можешь… Ну есть.

— Неси.

Трифон мрачно глянул на Олега и отправился в спальню — доставать из шкафа спальные комплекты. «Конечно, — думалось при этом ему, — бандит он и есть бандит. Почуял выгоду — вот и решил руки нагреть. На чужих, между прочим, руках».

В принесенные простыни и наволочки руки упаковались в два счета, несмотря на сопротивление. Видимо, чуяли подсознательно, что с бандитами шутки плохи — за непослушание и нахальное поведение бойких конечностей Гранечка пообещала прострелить Трифону башку. И руки смирились. Трифон и стекольщик Коля безучастно наблюдали за тем, как Граня, Гена, Юрик и даже Олег укладывают руки, уминают их в связке, словно брюкву…

— Кошмар какой-то, — пробормотал Трифон.

Мужичок кольнул его взглядом:

— Ты, паря, кошмаров-то еще не видал… Вот, помнится, как-то одной бабенке с улицы Революции 1905 года я окна стеклил, так и навидался и наслушался. У нее, понимаешь, прописался барабашка — стекла колотит почем зря. Она их вставит, через час — на осколочки!

— Ну и…

— Я энтого барабашку на месте преступления поймал, — горделиво ответил мужичок. — Страшненький был, что твой Фредди Крюгер, но я с ним справился, слово у меня есть заветное супротив барабашек…

— Смотрю, у вас для всего есть заветное слово: и для барабашек, и для… воспроизводства рук.

Мужичок хитро прищурился:

— Это верно. Такая вот у меня… харизма. Смотри-ка, — он указал на остальных, — пошабашили. Все до единой руки увязали.

— Ну и черт с ними, — сказал Трифон мрачно.

Гранечка, оглядев упакованный предполагаемый товар, слегка подобрела и сказала Трифону:

— Может, и ты с нами в долю?

— Нет, спасибо, — вежливо покачал головой Трифон. — Не тянет.

— Зря. Думаешь, Триша, вот какая Гранечка сволочь, да? Какая жадная до денег дура? Что ж, жадная. Но не дура. Я ведь давно чуяла, что в твоей жизни что-то нечисто — слишком спокойно ты, шоколадный парнишка, живешь. Слишком уверенно. Даже зависть взяла: я столько лет на гонконгскую мафию пашу как проклятая, и нету у меня уверенности в завтрашнем дне. А у тебя есть!

— Ты работаешь на гонконгскую мафию? — недоверчиво спросил Трифон.

— Да, дорогой, и давно. Потому и имидж у меня такой — забитая дурочка. Это я сейчас осторожность потеряла. Ну да ради такой прибыли и рискнуть не страшно.

Трифон заметил, что Олег в разговор не вмешивается и слушает его безучастно. Наверное, Олега, записного местного бандита, потрясла новость о том, что какая-то Гранечка оказалась крутой ставленницей мафии из далекого Гонконга!

— А откуда ты узнала, что у меня есть волшебная палочка, то есть рука?

— Наводку дали. Из клана старика Пеньчжуя пришло сообщение: русский парень Трифон Оглоедов получил право владения артефактом под кодовым названием «рука». А у русского парня этих рук оказалось просто немерено! Вот это удача! Бинго! Надеюсь, Триша, ты не в претензии за то, что мы тебя немного раскулачили?

— Ни в коей мере, — по-прежнему вежливо отозвался Трифон.

— Вот и хорошо. И все это останется между нами, я полагаю?

— Мы же разумные люди, — светски улыбнулся Трифон. — В милиции мне не поверят, если я заявлю, что кто-то украл у меня кучу шевелящихся конечностей.

— Молодец, Трифон, — похвалила Гранечка. — Я бы за тебя даже замуж вышла…

— Я недостоин. — Трифон был само смирение.

— Это точно, — кивнула Гранечка. — Так, ладно, мальчики, на выход с вещами. А вам — счастливо оставаться. И помни, Трифон, молчание…

— …золото. Удачи, Гранечка.

— Пушки пропали, жалко, — пробубнил Гена.

— Заткнись, — сказала ему Граня. — Не будь жадным. Продадим конечности — куплю тебе атомную бомбу. Вместе с бомбовозом.

И перцы, отягощенные узлами с пиратски захваченными конечностями, ушли, предводительствуемые Гранечкой.

— Олег, как ты мог? — возмущенно воскликнул Трифон, едва за компанией захлопнулась дверь. — Торговался с этой стервой из-за каких-то процентов! Где широта твоей натуры?!

— Моя натура, Трифон, не твоя проблема, — неожиданно весело подмигнул Олег. — Хорошо, что у меня с собой мобила есть. Я должен немедленно сделать пару звонков нужным ребятам и по нужному адресу…

И Олег ушел на кухню:

Трифон поглядел на стекольщика.

— Пойду я, наверно, — с некоторым сомнением сказал тот. — А то засиделся у тебя, а обед скоро…

Трифон понял намек. Загадочный стекольщик явно напрашивался на угощение. В иной ситуации Трифон бы вежливо выставил его за дверь, но сейчас было ему безразлично — дядя Коля ли тусуется в его квартире или весь хор Пятницкого. Возлюбленная пропала, артефакт украден, точнее, нагло отобран, денег нет, жизнь разладилась, уверенности никакой в завтрашнем дне…

— Пойдемте, — сказал он стекольщику. — Я пельмени сварю. Должны вроде оставаться в холодильнике…

Как ни странно, пельменями не побрезговал и Олег. Он вообще выглядел таинственно после того, как сделал свою «пару звонков». Трифон старался не встречаться с ним взглядом, поддерживал какую-то простецкую беседу с Колей-стекольщиком — то про брюкву, то про калийные удобрения. Но все как-то не клеилось, и это страшно Трифона раздражало — как камешек в ботинке.

Одна радость: Олег уговорил свою тарелку и распрощался, деловито бросив Трифону: «Увидимся». И исчез, предварительно забрав у Трифона куртку, потому что не с руки ему, конечно, было идти по городу (хотя бы и до стоянки, куда откатили его машину) в одной пижаме.

Трифон как-то потерянно сидел на стуле. Выключили его, будто иллюминацию на новогодней елке… Кстати, о елке. Трифон даже удивился — сколько его квартира нападений пережила и подозрительных визитов, не говоря уж про взрыв, а елка все так и стоит целехонька. Прямо заколдованная.

— Да, парень, — доевши пельмени, сказал стекольщик. — Чем-то ты здорово угнетенный, как я погляжу. Может, я за бутылкой сбегаю?

— Я не пью, — отмахнулся Трифон. — Нет, выпиваю иногда, но сейчас не хочется. И без того тошно.

— А чем тошно-то? — внимательно и проникновенно поинтересовался стекольщик. — Э, паря, ты не морщись. Мы с тобой не в Америке, чай.

— А что в Америке? — удивился Трифон.

— В Америке человек печальный никогда другому человеку на судьбу не пожалуется. Ежели только тот человек не психиатр…

— Не на что мне жаловаться, — пожал плечами Трифон.