Кир Булычёв - «Если», 1998 № 04

Теперь я посреди темного леса.

Деревья растут столь густо, а их ветви настолько переплелись, что я не могу понять, день сейчас или ночь. Я совсем заблудился и страшно проголодался. Тут нет никаких указаний вроде КЛЮЧ или СЛЕД, и я уже начинаю сомневаться, стоит ли моя сестра подобных хлопот. Сказать по чести, мы с ней не слишком-то ладили.

Посреди лесной поляны — обеденный стол, заваленный грудами съестного. Еда! Я бегу к столу, как сумасшедший, но спотыкаюсь и вижу под ногами скелет с куриной костью в костлявой руке.

Голод!

Смерть?

Да, я все еще помню эти старые фильмы про пустыню, где красавчик-герой, отлично выбритый, несмотря на блуждания в песках, набредает на оазис лишь для того, чтобы получить предупреждение об отравленной верблюжьими костями воде.

Тут несомненно просматривается сходство.

Но и различия тоже. К примеру, я вовсе не собираюсь пить воду, хотя от вина, пожалуй, не отказался бы. Кроме того, во всей округе нет ни единой верблюжьей кости, только человечьи.

Я только что заметил, что, размышляя, машинально грызу куриную ногу. Терять мне больше нечего, и я наливаю себе вина. Немного претенциозное, но приятное, с легкой горчинкой.

Оно отравлено? А может быть, отравлена куриная нога?

Я совсем не могу пошевелиться. Это весьма печально, поскольку моя правая рука в чрезвычайно неудобном положении. Боюсь, как бы не вывихнуть.

Один из туземцев — и я почти уверен, что это Омега — чистит поляну огромным вакуумным пылесосом. Время от времени он выключает агрегат и старательно вытряхивает застрявшие в шланге хрящи и кости. Является команда «зеленых беретов» и, к моему изумлению, начинает скатывать в трубочку лес, точь-в-точь как искусственное покрытие бейсбольного поля.

Но самое изумительное открывается за лесом, который убирают с большим умением и быстротой. Например, возвышение с роскошным, инкрустированным драгоценными каменьями троном. К нему ведет множество мраморных ступеней, на которых стоят девушки. Те, что внизу, полностью одеты, но с каждой ступенью «тряпок» на них все меньше, и те, что на самом верху, настолько обнажены, что не имеют даже кожи. Я приглядываюсь повнимательней — да, это живые скелеты.

Сидящий на троне заполняет его целиком. Должно быть, он весит никак не менее трехсот фунтов. Иссиня-черный, с торчащими чудовищной ромашкой жесткими патлами, в зеленых очечках в проволочной оправе. Могучую грудь обтягивает футболка с изображением здоровенного воздетого кулака.

— Ты все еще ищешь свою сестру? — спрашивает он глубоким реверберирующим басом, угнетающим мои бедные мозги. Если бы на мне не было этой дурацкой шляпы, если б я мог пошевелиться и не выглядел так глупо… Возможно, тогда я поддержал бы интеллектуальную беседу, но сейчас…

— Да, — отвечаю я, ощущая, что контроль за мышцами потихоньку восстанавливается.

— Бесплодное занятие. Мы сдаемся. Выбрасываем полотенце, так сказать.

— Кто это мы? — спрашиваю я, пробуя напрячь бицепсы.

— Мы — это мы. Чужаки, туземцы, инопланетяне. Или как там вы еще нас называете.

— Почему ты такой урод? — спрашиваю я, испытывая судьбу.

— Я не всегда такой. Эта форма была выбрана потому, что мы сочли ее более авторитетной для вас, чем наш обычный вид, каким вы его воспринимаете.

— Ты говоришь, вы сдались. Что ты имеешь в виду?

— Лишь то, что мы устали и обескуражены. Становится слишком трудно удерживать вокруг вас островок казуальности. Для нас это неестественный порядок вещей.

— Казуальности? Что это значит?

— Ваши нелепые представления о причинах и следствиях. Ваши странные концепции, именуемые фактами. Все это нам только мешает, и мы тратим на вас гораздо больше энергии, чем можем себе позволить.

— Что случилось с моей сестрой?

— Ты так ничего и не понял? Она есть, и ее нет. Здесь и не здесь. Вещи приходят и уходят. Случаются и не случаются. Как можно определить порядок событий?

— Что вы сделали с моей сестрой? — кричу я изо всех сил и чувствую, что снова могу двигаться свободно.

Я рывком бросаюсь к трону, расшвыривая полуголых красоток направо и налево. Скоростной маневр застал его врасплох, а огромная масса тела мешает быстро двигаться. Когда я взлетаю на самый верх, он едва успевает подняться, и мои пальцы сжимаются на его горле.

Мы катимся вниз по ступенькам. Гигантская туша периодически вышибает из меня дух, но я скорее умру, чем разожму пальцы, и когда мы скатываемся с последней, я наверху и полностью контролирую ситуацию.

— Марк! — задушенно хрипит он. — Прекрати!

Этот голос мне знаком. Я фокусирую взгляд и вижу, что вцепился в шею Сэма. Выходит, я снова на Базе? Я разжимаю пальцы.

— Что это тебе ударило в голову, Марк? Я как раз ремонтировал радио, когда ты появился и схватил меня за горло. Ты все еще сердишься из-за своей сестры?

— Нет, это туземцы, они…

— Снова здорово! Может, не будем говорить о туземцах в стотысячный раз? Где ты был? Ты видел сестру? У меня здесь письмо для тебя, от брата из Кливленда.

Я гляжу в окно: на Базу надвигается метановый шторм.

Стивен Р. Дональдсон

ЛЮБИТЕЛЬ ЖИВОТНЫХ

Я стоял перед клеткой Элизабет, когда за правым ухом загудело: меня вызывал инспектор Морганстарк. Я немного удивился, но не показал этого. Меня натренировали не проявлять эмоций. Коснувшись языком переключателя возле восьмого зуба, я сказал:

— Вас понял. Буду через полчаса.

Пришлось произнести это вслух, чтобы приемники и магнитофоны в Бюро записали мои слова. Имплантированный передатчик был не настолько чувствителен, чтобы улавливать мой шепот (иначе мониторы непрерывно записывали бы, как я дышу и глотаю). Но вокруг никого не было, и я не опасался, что меня подслушают.

Подтвердив вызов инспектора, я еще несколько минут постоял перед клеткой Элизабет. Дело не в том, что у меня имелись какие-либо возражения против вызова, да еще в выходной день. И уж точно не в том, что я наслаждался своим времяпрепровождением. Не люблю я зоопарков. Нет, людям-то здесь хорошо: чистые дорожки, питьевые фонтанчики и множество табличек с описаниями животных. Но для самих животных…

Возьмем, к примеру, Элизабет. Когда я привез ее сюда два месяца назад, это была прекраснейшая самка кугуара: быстрый взгляд настоящего охотника, изящная мордочка и великолепные усы. Теперь ее потускневшие глаза ничего не замечали, упругая походка сменилась вялой, она порой с трудом приподнимала ноги при ходьбе. Очутившись в клетке, Элизабет стала очередным жалким приговоренным, дожидающимся смерти.