Жан ля Ир - Иктанэр и Моизэта

Благодаря этим мерам и этим предосторожностям, Оксус и Фульбер полагали принудить державы к капитуляции и к принятию условий их ультиматума.

Что касается Иктанэра, то его Оксус и Фульбер настойчиво убедили не показываться, оставаться невидимым на больших глубинах и не подниматься на поверхность иначе как по отвесной линии и под большими броненосцами, которые таким образом их собственной массой будут укрывать его от часовых и дозорных, дежурящих на башнях кораблей. Надо было даже предвидеть, что противник будет пользоваться привязными воздушными шарами, так как известно, что с некоторой высоты море оказывается прозрачным и дает глазу проникать до самых огромных глубин.

Иктанэр одобрил этот план и, питая себя надеждой, что державы уступят его ультиматуму и без боя возвратят ему Моизэту, немедленно принялся готовиться к путешествию навстречу флоту.

Тем временем, как в специальном гроте он чистил и вооружал свой «Торпедо», Оксус и Фульбер отправились в библиотеку и там переписали на пергаменте неистребимыми чернилами заранее заготовленный ими текст ультиматума.

Он был следующего содержания:

«Адмиралам Бересфорду и Жерминэ, командующим морской экспедицией против Затерянного острова.

Адмиралы, мы извещены, что под предлогом потребовать от нас молодую девушку Моизэту, которая находится у вас же в плену, вы собираетесь напасть на Затерянный остров, в действительности преследуя одну цель: истребить обладателей этого острова и захватить или убить Иктанэра.

На ваш вызов мы отвечаем следующим:

I. Если 29 сего апреля вы не пришлете к нам вашего уполномоченного с гарантией, что Моизэта, ваша пленница, будет возвращена нам раньше истечения этого месяца и что ваш союзник Шарль Сэверак в тот же срок будет нам выдан, то мы будем считать себя в отношении вас в положении воинствующей стороны и мы истребим один за другим все корабли вашего флота.

II. Если же вы вернете нам Моизэту и выдадите Сэверака, то мы будем в готовности установить с вами, как с цивилизованными земными державами, определенный образ отношений.

Мы будем считать отвергнутыми эти условия, если хоть одно из ваших судов проникнет за черту Ормузского пролива и войдет в Персидский залив. И тогда мы вас атакуем.

Если вы пошлете к нам парламентера, то он должен прибыть на миноносце дальнего плавания. И он должен остановиться у входа в Ормузский залив и выкинуть белый флаг.

Но Моизэта не была во власти ни держав, ни Сэверака. Она находилась на Затерянном острове, во власти лишь Оксуса и Фульбера, о чем однако не знало ни одно свободное существо. И никто не мог раскрыть Иктанэру адский замысел Оксуса и Фульбера.

Таким образом, с одной стороны державы не могли уступить ультиматуму, а с другой стороны никто не мог раскрыть ужасной действительности самому Иктанэру. И ему оставалось лишь упорствовать в своем требовании Моизэты от тех, кто не мог ее ему вернуть. Сэверак же, со своей стороны, принужден был свирепствовать против Оксуса и Фульбера, чтобы вырвать у них Моизэту, которая, — он знал, хотя не имел к тому доказательств — находилась именно в их власти. В результате являлась борьба, не имевшая другого исхода, как гибель одного из противников. Что касается Сэверака, то ценой своей победы он все равно не мог добиться Моизэты, так как Оксус и Фульбер заранее решили похоронить себя вместе с нею под развалинами Затерянного острова, если бы Иктанэр был убит, а остров был захвачен противником. Для Иктанэра же наградой за победу была бы Моизэта, но лишь тогда, когда Оксус и Фульбер действительно стали бы владыками мира.

План Фульбера таким образом обнаруживал всю гениальность ума этого человека, который словно воплощал в себе страшного Люцифера, выступившего на борьбу с Богом.

Но его последователь, Фульбер, не был свободен от человеческого несовершенства; и этот гениальный человек страдал одним недостатком, который вообще может быть лишь смешон, но иногда может иметь и тяжкие последствия: он разговаривал вслух во сне!

Вера и Моизэта с их молодой служанкой негритянкой Дорой были заперты в секретном помещении, находившемся за спальной Оксуса и сообщавшемся с ней через маленькую замаскированную дверь; что же касается Марты, то она со своей служанкой Бавкидой была заперта в другом секретном помещении, специально оборудованном для этой цели за спальней Фульбера.

В маленькой гостиной Марты только что пробили полночь часики, висевшие на белой, слоновой кости, подставке. Сама Марта задумчиво полулежала в глубоком и просторном кресле, перебирая в своем проясневшем уме все трагические происшествия своей жизни.

У ее ног сидела на пуфе и плела нескончаемые кружева ее верная Бавкида. Электрический свет, смягченный тюлевым зеленым абажуром, падал сверху на обеих молчаливых женщин.

Вдруг за стеной, на которой висели часы, послышался шум шагов.

— Отец пришел в свою спальню! — тихо проговорила Бавкида.

Марта слегка вздрогнула.

Из этой маленькой гостиной, действительно, можно было разобрать малейший шорох в смежной комнате Фульбера. И этот акустический феномен происходил совсем не от тонкости каменной стены, которая, наоборот, была здесь до 50 сантиметров толщины, но всецело от пористости в этом месте скалы, всей издырявленной пустотами, дающими огромный резонанс, как это часто случается в природных гротах.

— Отец улегся! — прошептала Бавкида.

И наступило долгое молчание.

Вдруг какой-то вскрик раздался из комнаты Фульбера. Обе женщины вздрогнули и затаили дыхание. Опять наступила тишина. Потом до них донеслись неясные восклицания, смутные слова.

— Он бредит! — тихим голосом проговорила Марта. Поди сюда, Бавкида! Ах, если бы он мог говорить! О, если бы Бог дал мне узнать хоть что-нибудь из тех ужасных тайн, которые нас окружают и так меня терзают. Поди сюда, Бавкида, поди!..

Они встали и неслышными шагами приблизились к стене. Они обе осторожно прижались к ней и прильнули ушами.

Снова наступило молчание.

Но вдруг отчетливый голос произнес:

— Нет, нет, отец, отчаиваться не надо!

Молчание и затем тот же несколько заглушенный голос быстро-быстро заговорил.

Марта, забыв обо всем остальном, слушала этот сомнамбулический голос, то громкий, оживленный и жаркий, то тихий и неразборчивый, слегка охрипший. Целых два часа монах говорил в своем беспокойном сне. Без всяких переходов он говорил о своих грандиозных планах, вспомнил об отнятии у Марты ее новорожденного сына, о страшной операции на острове Кабрере… Потом он обратился к будущему: он уже видел истребление всех флотов, подчинение всего Мира, побежденного и распростертого под его железной пятой…