Максим Курочкин - Аниськин и снежный человек

Еще большая смута возникла в душе Комарова, когда он увидел, что «разбивать» их будет Саймон. Кому другому он легко отдал бы в руки Калерию, но этому наглому техасцу… «Будь, что будет, – решил он. – Догонит – его взяла, не догонит – тихо оторвусь от Калерии и отползу с Горки. Но если я отползу, то ему достанется Василиса!»

Костя так запутался в правилах игры и своих чувствах, что прозевал момент старта. Калерия, мощно и вовремя сорвавшаяся с места, больно дернула его за руку, Комаров не удержался, ноги его запутались, и он позорно растянулся в в двух метрах от шеренги.

Калерия не успела поднять Костика, и Саймону не составило особого труда разорвать своим накачанным торсом их сцепленные руки. Он уверенно взял Калерию за плечи, приблизил ее к себе, убрал за ухо выбившийся локон и чмокнул в щеку.

«Вот они, поцелуйчики, – понял Костя, – никогда эти деревенские игрища не оказываются невинными». Он медленно, с чувством собственного достоинства встал, неторопясь отряхнулся и строго посмотрел на хихикающие парочки.

– Давайте, пойте про свои колокольчики, – сварливым тоном потребовал он.

– Гори, гори ясно, – стройно завопила шеренга.

Уж теперь-то Комаров не прозевал момент. Он даже благородно дал улепетывающим Василисе и прыщавому немного форы, а потом быстро рванул с низкого старта, мгновенно набрал скорость и в несколько секунд нагнал обоих. Чтобы разорвать их руки, требовалась еще более высокая скорость, чем развил Комаров. Он резко выдохнул, собрался и так заработал ногами, как не работал даже на Первенстве Города.

Легко отбросив прыщавого в темноту и мгновенно забыв о нем, он поймал за руку Василису и крепко сжал ее мягкую маленькую ладошку. Теперь, кажется, по правилам игры надо было поцеловать партнершу. Костя сроду не целовался с девчонками. Однажды, еще в детском саду, они поспорили с Кириллом, что Костя не побоится чмокнуть в щеку зазнайку-Вику с их лестничной клетки. Костя долго примеривался, делал ложные выпады, но так и не смог преодолеть робость. Сейчас ему предоставлялся второй шанс. И если бы он пренебрег правилами игры, то над ним смеялся бы уже не брат, а весь Но-Пасаран.

«Надо, так надо», – вздохнул он и быстро прижался губами где-то между щекой Василисы и уголком ее губ.

– Зачем? – удивленно вскинула ресницы девушка.

– По правилам, – похолодел Костя.

– Ты увидел, как американец поцеловал Калерию, и подумал, что поцелуй входит в обязательные правила игры? – поняла она.

– Черт, – не сдержался Костя и во второй раз за вечер густо покраснел.

Какая глупая и непонятная игра эти горелки!

Василиса засмеялась, взяла его за руку и потащила за собой. Впрочем, горелки уже всем надоели, и молодежь приступила к следующей забаве: прыжкам через костер.

С двояким чувством наблюдал Костя за перелетающими через огонь тенями. С одной стороны он понимал, что эти забавы не могут закончиться ничем хорошим – шутки с огнем плохи, а пустой огнетушитель валяется под деревом у подножия Горки. С другой, ноги его сами приплясывали на месте, а мышцы непроизвольно сокращались. Уж он-то прыгнул бы! Если бы не был участковым. Как жаль, что он не простой коренной комбайнер!

– Огонь очищает, – поняла его сомнения Василиса, – это как купание в крещенской проруби. Пойдем, ты не пожалеешь!

Последние сомнения, злобно шипя, отползли в темноту. Костя взглянул в ярко-голубые глаза девушки, поблагодарил ее легким пожатием руки, и первый повлек ее к костру. Наверное, огонь не просто очищал. Наверное те, кто разводил костер, бросили в него специальные травы. После первого прыжка Костя почувствовал такое опьянение, что уже не мог остановиться. Все опасения уползли в ночь вслед за сомнениями, сейчас для него существовали только ночь, огонь, Василиса и те крылья, которые переносили его через мудрое и совсем не опасное пламя костра.

За играми собравшиеся чуть не прозевали главное событие купальской ночи – цветение папортника.

«Около полуночи из широких листьев папортника внезапно появляется почка, которая, поднимаясь все выше и выше, то заколышется, то остановится – и вдруг зашатается, перевернется и запрыгает. Ровно в двенадцать часов ночи созревшая почка разрывается с треском, и взорам представляется ярко-огненный цветок, столь яркий, что на него невозможно смотреть. Невидимая рука срывает его, а человеку почти никогда не удается сделать этого. В это время слышны голоса и вой нечистой силы, не желающего допустить человека до чудного цветка, имеющего драгоценные свойства», – вспомнил Комаров лекцию бабушки Пелагеи.

За десять минут до двенадцати все игры на Плешивой Горке прекратились и народ, как по команде, разбежался в разные стороны. Этого-то Комаров и не предусмотрел. Он рассчитывал, что гуляющие все время будут кучковаться вместе, даже искать цветок. Ан нет! Коллективные поиски цветка папортника их не устраивали! Никто не хотел найти его для общества, каждый рассчитывал получить его для себя.

– А еще совхоз, – фыркнул Комаров, – совместное хозяйство, так сказать.

Но долго фыркать ему не пришлось. На мероприятии присутствовали и старшие школьники, и пенсионеры. На Горке, в окружении народа, им ничего не угрожало, а сейчас, когда они рассеялись по лесу, могло произойти непоправимое. Например, они могли нарваться на йети. Или заблудиться. А Костя даже не догадался их всех пересчитать! Непростительная халатность!

Единственная возможная в этой ситуации тактика – это тихо бродить по лесу и прислушиваться. Поиски папортника долго не продлятся – он цветет всего несколько мгновений после двенадцати. Новый год, просто! Только что часы не бьют. А может, это и есть настоящий Новый год? Только летний.

В лесу было шумно. Нет, соискатели волшебного цветка вели себя тихо. Но треск ломаемых под ногами веток, перешептывание, сдержанное робкое хихикание создавали впечатление, что лес наводнен сотнями невидимых жителей. Косте даже стало немного жутковато. «В это время слышны голоса и вой нечистой силы, не желающего допустить человека до чудного цветка», – назойливо пульсировали в голове слова Крестной Бабки. Светящиеся стрелки на циферблате его часов медленно, но неуклонно приближались к двенадцати. Против своей воли Комаров замер и затаил дыхание. Замерло и затаило дыхание все кругом. Даже нечистая сила постеснялась выть и разговаривать.

«Ровно в двенадцать часов ночи созревшая почка разрывается с треском, и взорам представляется ярко-огненный цветок». До двенадцати оставалось несколько секунд. И вдруг… Костя не поверил собственным ушам. Прямо за спиной его послышался весьма четкий, громкий треск. Рука Комарова привычно потянулась к кобуре. Он медленно, насколько позволяли ему словно парализованные мышцы, повернулся и увидел прямо перед собой знакомые, горящие страхом и ненавистью глаза.