Кир Булычев - Старый год

– Что тебе делать? Не спорить. Быть хитрой, как змий, и лукавой, как дьявол, – сказал доктор. – Не спорить, не раздражать и искать выгодный тебе самой путь.

– Для меня здесь нет выгодных путей.

– Так только кажется. Даже на сковородке есть прохладные места, – возразил доктор. – И если ты задумала что-то, то пойми – покорная, безопасная, спокойная, ты будешь свободной. Привлекая к себе внимание, ты будешь испытывать сопротивление. Неужели так трудно понять?

– Трудно, – упрямилась Люся, хотя поняла доктора и даже почти согласилась с ним. – Я потерплю, и все кончится.

– Все! – крикнул Дантес. Он придерживал дверь, чтобы не закрылась. – Империя больше не может ждать.

– Иди. Иди, я потом подойду, – сказал доктор.

Люся глубоко вздохнула и вышла в зал.

У двери в медпункт стоял Веня Малкин, совсем не такой прекрасный и сокрушительный, как у нас. И Люсе даже показалось, что он потускнел после разговора у императора.

– Ну как, – спросил он, – доктор освободился?

«Сейчас у него можно было спросить, – подумала Люся, – а на какой час вы записаны? И он растеряется».

Поклонники стояли кучкой в отдалении, видно, Веня так им велел.

Стол был накрыт, и Люся уже знала, даже не приближаясь к нему, что там много различной, даже музейной, посуды, но настоящая еда сосредоточена на том конце стола, где сидит император, который заставляет себя есть, и его приближенные, которые едят из соображений престижа. Я ем, значит, я важная птица!

– Идем, идем, – торопил Дантес. Он взял Люсю за руку холодными пальцами.

– Я сама, – ответила Люся.

Дантес провел Люсю вниз на технический этаж, где их встретили просто одетые женщины, большей частью толстые и малоподвижные. Там располагались склады и гардеробы империи.

– Здесь мы все одеваемся, – сказал Дантес, – сюда свозят одежду, чтобы можно было выбрать для маскарада или праздника. Нынче все уже переоделись к свадьбе, ты у нас последняя.

Платья висели на плечиках бесконечными рядами, туфли стояли рядами на полу. Люся чуть было не наступила на крысу, которая выглядывала из зимнего башмачка. Женщины стали махать на крысу и кричать. Люся крыс не боялась. Когда-то, еще в детстве, один мальчик сказал ей, что крыса – это бритая белочка. Люся рассмеялась и на всю жизнь перестала бояться крыс.

Это все выдумки, не нужно обращать внимания. Пока есть надежда на то, что придет Егор, надо оставаться здесь. И вести себя так, как советовал доктор.

От платьев пахло пылью и прелью, на некоторых были пятна плесени.

Но были и красивые платья, наверное музейные.

Люся смотрела на них, как в музее, а вокруг шелестели голоса:

– А вы примерьте, вы приложите, ах, как вам пойдет...

Люсе было восемнадцать лет, и, как бы ей тошно ни было, она была красивой девушкой, которой в жизни не приходилось примерять королевский наряд или просто длинное вечернее платье.

– Платье должно быть белым, подвенечным, – сказал Дантес, – ты ведь у нас невинная, правда?

– А вам какое дело?

– Это дело государственное.

– Если бы я знала...

– Отлично! Это и следовало доказать. – Дантес неприятно рассмеялся, показав золотые зубы.

Когда Люся надела платье и туфли, Дантес сводил ее в комнатку-сейф, где за стальной дверью тянулись полки, на них стояли коробки с драгоценностями.

– Достояние короны, – произнес Дантес.

Он вытащил из шкатулки жемчужное ожерелье и алмазную диадему. Больше Люся ничего не захотела, хотя могла надеть и кольца и браслеты – Дантес разрешил.

«Невеста была одета скромно, но со вкусом, – повторяла она фразу, вычитанную в романе, – ее лицо поражало своей бледностью...»

О бледности Люся не знала. Зеркало, которое нашлось в гардеробной, хоть было и большим, от пола до потолка, но таким пыльным, что в нем виднелось не отражение, а привидение.

Конечно, лучше бы подождать со свадьбой несколько дней...

– Несолидно это, – произнесла она.

Порой Люся начинала думать про себя, а конец фразы нечаянно произносился вслух.

– Несолидно? – спросил Дантес.

– Приехала, и сразу пиры, свадьбы... Несолидно.

Конечно, это были арьергардные бои, никто ее не послушает.

– Почему несолидно? – Дантес не понял ее. – А когда солидно?

– Через месяц, через два... как положено. Сначала обручение, потом...

– Чепуха! – воскликнул Дантес. – Не все ли равно когда, если у нас здесь нет дней! Нет месяцев, нет обручений, и нечего ждать. Если я вижу вещь, я беру ее, а не уговариваю себя вернуться за ней...

Поперек зала висели елочные гирлянды и флажки.

Все уже сидели за столом и ждали.

Множество людей стояло в зале, скрывая накрытый стол. Они стояли полукругом и при виде Люси начали хлопать в ладоши.

Чепуха, таких свадеб не бывает. Можно подумать, что она эстрадная певица или политик.

Дантес остановился. Она тоже.

– Не садись, сейчас придет жених, – предупредил Дантес.

И в самом деле, велосипедисты тяжело топали, подходя сзади, между ними горой сала, почти не касаясь ногами пола, обвисал император.

Велосипедисты довели его до невесты, и император, переведя дух, воскликнул высоким голосом:

– О, я не ошибся!

Затем он рухнул в кресло и сказал невесте:

– Старею, старею, хожу редко. Надо заниматься физкультурой. Садись, Люсенька. Кто будет оформлять процедуру? – спросил император. – Где Кюхельбекер?

– Он не имеет права! – закричал человек в ветхом маршальском мундире и фуражке, глубоко надвинутой на лоб. – Он не имеет права! Я старше чином. Я – княжеских кровей.

– Помолчи, Тухачевский! – сказал император. – А то не буду допускать пред очи, и сгинешь у ветеранов.

– А я настаиваю! – кричал маршал.

Принесли стул. По знаку императора Люся села на стул, и теперь ее голова оказалась лишь немного выше головы ее жениха.

Кюхельбекер вышел из боковой двери, он был в темно-красном плаще до пят и в высокой шапке – такие носят кардиналы или папа римский. Вот уж не думала, что ее брак будет регистрировать такой римский папа.

Кюхельбекер стал лицом к императору и спиной к толпе.

– У нас сегодня знаменательный день, – прогудел он, и все замолкли. – Наш драгоценный император в целях продолжения рода и создания образцовой семьи решил вступить в брак с герцогиней Люси, специально выращенной для него в специфических условиях.

Раздались аплодисменты.

– Давай не трать время, – сказал император. – Они же все равно не понимают.

«Все это балаган и оперетта, – думала Люся. – Никакая это не свадьба».

Кюхельбекер натужно вздохнул, словно вспоминал, а может, и придумывал текст.

– Скажи мне, император всея Руси Павел Петрович, согласен ли ты взять в жены герцогиню Люси Тихонову, заботиться о ней, оплодотворять ее, ласкать и кормить?