Ирина Булгакова - Уровень

Прима долго шла по тюбингу. Шла легко, бездумно, ничего не имея против того, чтобы подняться по лестнице, случайно попавшей в поле зрения. Оставалось всего немного — закрепиться на верхней скобе, отстоящей от остальных, подтянуться и выбраться наверх, когда левую руку на запястье резануло так, что девушка едва не сорвалась вниз.

Загнутая кверху скоба ревностным сторожем охраняла вход в коллектор. Пальцы девушки скользили на крови, когда она предприняла вторую попытку. Потом, уже выбравшись из колодца, оторвав от куртки подкладку, она перетянула руку выше локтя, пытаясь остановить кровь.

Метры, сотни, тысячи метров бесхозного тюбинга прокручивала подземка. Отматывала из общего клубка. Нить то и дело рвалась, пересекаясь с незаконными врезками, ведущими в никуда. Как узлами, сваренными стыками морщились металлические бока коллекторов. Нить меняла цвет — от серебряной поверхности тюбингов до серой шероховатости бетона.

Перед ней, позади ее, внутри — царила тьма. Девушка шла, не оказывая сопротивления, пропуская мрак через себя. Так удобно — считать себя частью подземного мира, пустым сосудом, способным вместить в себя что угодно: от воя сквозняка, костлявыми пальцами пролезающего во все щели, до тугого, натруженного скрипа обрывка трубы, качающегося на уцелевших скобах.

Сколько времени продолжался сон наяву, Прима не знала. Поток мутной воды, плеснувший в колени, едва не сбил ее с ног, заставил остановиться и оглядеться по сторонам. Грех было отказаться от шикарного предложения подземки, которая сначала как на ладони протянула ей очередную сухую ветку, потом глубокую шахту.

Прима спускалась долго. Так долго, что у нее появилось желание разжать пальцы и полететь вниз, не думая о приземлении. И что такое жизнь, как не полет к смерти? И наоборот — что такое смерть, как не полет к жизни? Единственным предназначением странных мыслей, Приме виделась возможность уйти от однообразия повторяющегося действия. Когда она встала на твердую землю, ноги у нее тряслись.

Запах. Потоки тяжелого, гнилого воздуха бурной рекой наводнили длинное, узкое помещение. Прима затаила дыхание, всеми силами стараясь не впустить в себя мерзкое, вонючее дыхание подземки, что настырно рвалось внутрь, цепляясь когтями за слизистую оболочку трахеи. Пластиковые лавки, стеллажи и плакаты на стенах, как дно мутной реки, просматривались с трудом. Все остальное пространство заполняли трупы, кровь на стенах, истерзанные тела, вспоротые животы…

Девушка метнулась за дверь, как недавно от света, пытаясь избавиться от страшного видения.

В подсобке горел свет.

— Ещё… ещё… — Вращалось черное поле и загнанной лошадкой на нем спотыкалась игла.

Девушка чуть не наступила на отброшенный к стене пистолет. Подняла его, заткнула за пояс. Поначалу ей показалось, что за столом сидит человек, вполоборота, никак не реагируя на ее появление.

— Эй, — позвала она.

— Ещё, — попросил черный ящик и от неожиданности Прима повторила.

— Простите пожалуйста…

Не зная, что именно хотела спросить, девушка шагнула вперед. И тогда увидела, что сидящему за столом человеку нечем говорить. Вместо рта зияла дыра, в которой торчали огромные, испачканные в крови зубы. Прима отшатнулась и тут заметила на полу второго человека, разорванного пополам. Ошеломленная, она застыла посреди подсобки, хватая открытым ртом сырой, пропитанный запахом крови и тления воздух.

С шумом подобным взрыву отлетела в сторону, ударилась о стену и волчком закрутилась на месте крышка люка, скрытого в темном закутке. Серной кислотой растворял тишину гудящий звук. Разросся до предела, который едва выдержали барабанные перепонки и постепенно стих, оставив после себя долгий, неумолкающий шум в ушах.

Прима вздрогнула, поскользнулась на луже подсохшей крови. С хрипловатым сипением, слишком тяжелая для звеньев натужно скрипевшей лестницы, из колодца стала выбираться та, чьим единственным предназначением было — убивать. И ничего кроме.

Глухо, как в барабан с туго натянутой кожей, колотушкой ударила мысль: не противник она той твари, что способна разорвать пополам человека. И все равно бросилась через комнату к входу в коллектор. Перескочила через обрывки взорванной решетки и без сил привалилась к стене, сжимая мокрую от пота рукоять пистолета.

Играла не по правилам пластинка — перескакивала игла по короткому пути на следующую дорожку. Сыпался песок, перемежаясь с единственным словом. Уронив в тишину последнюю просьбу, патефон смолк.

Сотни раскаленных игл словно выросли из мозга и вонзились изнутри в черепную коробку. Прима еле сдерживалась, чтобы не закричать. Выставив перед собой пистолет, перехватив его левой, липкой от крови рукой, девушка ждала. Боль была нестерпимой. Голодной крысой поселившись в голове, она грызла череп, пытаясь выбраться наружу.

Наверное, все мертвецы, даже дети, перед смертью ощущали ту же боль — думала Прима. Вытягивала из глубин души подвешенное на веревке мужество. Она сильная. Она справится.

В первый момент, когда в коллекторе возникла огромная, согбенная знаком вопроса тень, Прима растерялась — куда стрелять? Наверху под потолком, оплавленная серебром вздулась и опала сфера. Сгусток мрака, пересеченный отливающими металлом линиями ворочался — то ли кожа у твари была настолько прозрачной, что видны были мышцы, то ли на теле извивалась червеобразная масса.

Пули полетели, одна за другой — в сферу наверху, в перекрестье линий посреди туловища и все до единой, срикошетив, увязли в бетоне. Сухой щелчок и Прима не выдержала — побежала. Полумертвая от страха, едва переставляя ватные ноги, ежесекундно ожидая нападения.

За ее спиной разрастался черный силуэт. Линии на туловище распахнулись, выбросив далеко вперед множество тонких конечностей, похожих на ломкие в сочленениях ребра. Тварь втянула в себя воздух и вместе с ним беспомощным планктоном влетела в распахнутую пасть Прима…

Девушка пришла в себя в одном из безымянных коллекторов. С этой мыслью и очнулась: почему бы трубам не давать названия улиц, лежащих на поверхности? Широкие туннели — проспекты, узкие тюбинги — улицы, даже тупики — вот этого, правда, тут в избытке.

Прима лежала на спине. На голову падали капли, били прямо в лоб. Девушка перевернулась, встала на четвереньки и ощупала голову. На лбу обнаружилась шишка. Прима не знала, зачем ее оставили в живых. Приняла жизнь как подарок. Может статься, временный.

В туннеле горели лампы аварийного освещения. Свет топил в красном шероховатые пролежни — там, где обожженными страницами облупилась зеленая краска, обнажив бетон. Девушка села, облокотившись на стену. От прежней эйфории не осталось и следа.