Владимир Медведев - «Если», 2000 № 01

Так я против равенства полов? Нет, я против их идентичности. Ужасно скучно, когда «квест» совершает банда андрогинов с мужскими и женскими именами… Процесс «падения ремесла» происходит по очень многим позициям. Если это так называемая «социальная фантастика», то в огромном большинстве случаев чрезвычайно беден исторический антураж виртуального общества, внутри которого происходит действие. Если это фэнтези, то рисунок какого-нибудь «фэндо» (боевого эпизода), как правило, несказанно примитивен и убог.

В качестве одного из подобных примеров я попытаюсь продемонстрировать, на каком уровне пребывает простейший «описательный» навык. Не психология и не философия, не умение строить сюжет, а… ну скажем, способность обрисовать внешний вид, облик главной героини. То, что в литературоведении называется «портретной характеристикой героя».

Вот несколько примеров из романов не последнего разбора. Из середины, из гущи.

«Огромные голубые глаза, опушенные длинными ресницами, смотрели тревожно в расстилавшуюся перед ней гладь озера. Ветер, дувший ей навстречу, прижимал тонкий, затейливо украшенный жемчугами сарафан к ее стройной фигурке, а расшитый кроваво-красными рубинами клобук отбрасывал на ее лицо мрачные световые блики (курсив мой — Д.М.)»… Через полсотни страниц она же, но чуть подробнее: «Прямо перед ним стояла босая девушка с распущенной косой, окутавшей ее до самых пят светлым облаком волос. Толстая холщовая рубашка, такая же длинная, как ее волосы, полностью скрывала фигуру» (Бронислава. Роман «Красное смещение» Е. Гуляковского). Клобук — это монашеский головной убор, «высокий цилиндр без полей с покрывалом» (БЭС), бывает он черным или белым. А тут такой нарядный, весь в красных рубинах… И, кроме того, никогда я не видел рубашки «до пят». Это такая древнерусская рубашка, надо полагать. «В гневе она еще красивее… Каштановые волосы, зеленоватые глаза…» (Коллаис. Роман «Осень прежнего мира» К. Бояндина). На шести сотнях страниц о лице главной героини больше ничего не сказано.

Вообще, у женщины заметнее всего волосы и глаза. Вот, пожалуйста:

«Волосы Джейаны растрепались, зеленые глазищи горели яростью…» (Джейана. Роман «Разрешенное волшебство» Н. Перумова). 460 страниц. О лице — только эта фраза. Там же, сверхъестественное существо ламия Ольтея: «Представшая ему ламия была невысокой… рыженькой… с задорными зелеными глазами». Надо признаться, довольно ограниченная информация.

О Норе, одной из главных героинь романа «Ветры империи» С.Иванова, известно только то, что она «огнегрива». Остальное — тело.

Первую роль в романе «Охота на дикие грузовики» В.Васильева, девушку Иней, исполняет некая «большеглазая» особа, о которой также сообщается, что она «худенькая и грудастая»; другие приметы отсутствуют.

У А.Бессонова в «Ледяном бастионе» — целая россыпь героинь и героинек: Кэтрин Раш. «Темноволосая». Глаза «глубокие серые». Через двадцать страниц читателя из-вещают, что вокруг глаз — «первые морщинки тридцатилетней женщины». Еще через тридцать — темные волосы расшифровываются как явственно каштановые («ароматная грива каштановых волос»). Это почти образцовая обстоятельность. У женщины обнаруживается «негромкий мелодичный голос», в котором вызов грассирует «лукавыми обертонами». Она способна «воркующе смеяться», и это, надо признаться, предельный градус изобразительных средств. Другим повезло намного меньше.

Леди Коринна. Зеленые глаза и «золотисто-рыжая грива». Значительно позднее узнаешь, что у нее «хорошенький носик». Молодец Бессонов, нос заметил! А рот, какой был рот тогда?

Леди Ивонна. «…высокая, с шикарной гривой мягких каштановых волос, с кожей скорей загорелой, нежели смуглой… черные как смоль большие влажные глаза». Мне не удалось отыскать хотя бы одну кареглазую женщину. Кареглазость не ценится фантастами. Если выстраивать «глазоцветный» рейтинг, то по высшему баллу идут зеленые очи, чуть похуже — голубые (синие) и серые. И единственный уникум-черноглазка — леди Ивонна.

Иногда с женскими глазами проделывают совершенно необыкновенные аттракционы. У дамы-адмирала из романа А. Громова «Ватерлиния» — «…хирургически увеличенные глаза» (разрез глаз? глазное яблоко? зрачок?), которые «…выдают одновременно пресыщенность и неудовлетворенность». Я ради интереса попросил собственную супругу изобразить глазами одновременно «пресыщенность и неудовлетворенность». Из восьми попыток ни одной успешной! Хотелось бы только сделать оговорку: подобные странности для прозы А. Громова нехарактерны. Но бывает и на старуху проруха. Блондиночек напрочь нет. Славяне мы, а не кавказцы.

Нам, следовательно, по душе рыженькие и каштановогривые. Впрочем, те мы еще славяне — русоволосых тоже не нашлось.

В пятнадцати просмотренных мною романах я обнаружил только четыре вида женских причесок: «коса», «водопад», «копна» и «грива». Точно известно, что у женщин имеются головы. На головах растут волосы. Волосы бывают причесаны. Но как?

С фигурой, к слову сказать, хорошо сочетаются тоже только четыре эпитета: «стройная», «легкая», «ловкая» и «соблазнительная». Перумов на полкорпуса обошел всех прочих — в его художественном арсенале нашлось сравнение «тонкая, точно речной тростник». Остальным стоило бы позавидовать. У них и этого нет.

Призываю ли я к тому, чтобы лица сюжетных примадонн получали энциклопедические характеристики? В. Рыбакову, кстати, такое удавалось. Если бы вручали особые призы в номинации «женское лицо», то быть ему на первом месте с колоссальным отрывом по итогам лицеописания Аси в романе «Человек напротив». Но я все-таки не призываю к этому. Есть варианты попроще, однако на два порядка состоятельнее всех тех, которые перечислены мною. Вот хороший пример: Яна в романе А. Плеханова «Бессмертный». О ней с первых страниц наверняка известно только одно: белобрысая. Вероятно, стрижена под мальчика. По ходу действия незамысловатый «юнисекс» расцветает: «Девушка была удивительно хороша собой — приятный славянский овал лица, аккуратный нос, большие голубые глаза и неожиданно чувственный красивый рот. Она загорела, веснушки на носу придавали ей очаровательную непосредственность». Ведь всего в пять строк Плеханов уложился! Надо полагать, он со своей героиней хорошо знаком, а остальные лишь издалека и мельком видели «копны», «гривы», «водопады»…

А может, лучше отдать предпочтение более радикальному выходу: выбросить всех женщин из сюжета? Только путаются под ногами со своей лирикой, губами, прическами, семьей и всей жизнью… За амазонок и эфебы сойдут. Может, от этих баб все-таки избавиться раз и навсегда? А, мужики? □

ФАНТАРИУМ

С этого месяца в выходных данных «Если» появилась новая информация: «Редакция вступает в переписку только на страницах журнала». К этому сообщению можно отнестись двояко. Можно взгрустнуть: теперь на отправленное письмо ответа не получить; а можно, напротив, возрадоваться: с моим мнением познакомятся все читатели журнала! И это действительно так — мы будем публиковать выдержки из тех писем, которые могут заинтересовать не только редакцию, но и многих поклонников фантастики. И не забывайте: вне зависимости от результата каждое ваше письмо будет внимательно проанализировано и каждое мнение учтено.

Администрация «Фантариума» предполагает открывать его для всеобщего обозрения по мере накопления интересных сообщений, наблюдений и вопросов. Так что все зависит от вас, уважаемые посетители!

Рекордсменом по откликам за последнее полугодие стал литературный обзор Александра Ройфе «В тупике» (№ 8, 1999). Среди обиженных оказались не только писатели, посчитавшие, что критик недооценил их творчество или поставил «не в тот ряд», но и читатели, полагающие, что взгляд автора на состояние отечественной фантастики, мягко говоря, чересчур пессимистичен. Суть претензий последних наиболее полно выразил Е.Лаврушкин из С.-Петербурга (и кстати, высказал любопытное наблюдение, которое оказалось неожиданным для самой редакции).

«Уважаемый Александр Ройфе!

Конечно, Ваше дело, как и что оценивать. Но только в том случае, если ко всем Вы подходите с одной «линейкой». У Вас же (да и почти у всех рецензентов «Если») этих линеек, как минимум, две. Одна, коротенькая, прикладывается к зарубежным фантастам: тут все вы снисходительно похлопаете автора по плечу, отметив крепкий сюжет, лихое действие и даже порекомендуете прочесть, если, мол, читатель желает «просто развлечься». А как только завидите нашего, то сразу бросаетесь на него с длиннющей линейкой и требуете невесть чего. Тут вам подавай психологию, философию; и финала у него, бедного, нет, и произведения его — «клоны», и герои на одно лицо… Откуда такая двойная мораль?»