Эрнст Бутин - Поиск-86: Приключения. Фантастика

— Да, да… именно. Там я увидел… — Лукашин зажмурил глаза. — Нет, не помню!

— Машину?

Лукашин порывисто сел в кровати и от возбуждения задышал часто и нервно. Наконец-то сдвинулась проклятая шестеренка в мозгу!

— Совершенно точно! Там стояла машина, борт ее был откинут!

— Марка машины?

— Ну, в этом я не разбираюсь, но из старых… На номера не обратил внимания.

— Вы к ней подошли?

— Нет. Я шел мимо… шел мимо и вдруг на тюках, что лежали в кузове, заметил японские иероглифы. Я сразу узнал фильтры, которые с таким трудом выбил десять лет назад. Правда, все эти десять лет они не понадобились. Но ведь им цены нет! Это было сплошное безобразие, я возмутился, подошел к машине и закричал, чтобы фильтры сгрузили немедленно обратно, пока я не переговорю с директором.

— А кому вы это кричали?

— Их было двое. Одного я не видел… то есть видел только ноги, он стоял по другую сторону машины и поднимал борт, а другой стоял в кузове спиной ко мне. Вдруг он повернулся — что-то острое ударило меня в грудь, а дальше — уже больница.

— Как он выглядел? Молодой? Средних лет?

— Н-не помню… Кажется, молодой… Да, да, на нем была оранжевая или красная рубашка… или у меня в этот момент в глазах полыхнуло красным, не знаю… Извините, устал.

— Да, да, конечно, — Марвич торопливо стал укладывать бумаги обратно в папку. — Извините, последний вопрос. Что такое японские фильтры?

— Они предназначены для фильтрации соединений, растворяющихся в органических растворителях, например в бензоле.

— Понятно. А как они выглядят в натуре?

— А-а… Представьте себе метровые круглые пластины тончайшей замши. Их монтируют в установке и под давлением прогоняют через них раствор.

— А другого применения для них нельзя найти?

— Не знаю… Бензин можно фильтровать…

12

У Фатеева и его группы дела не ладились. В промышленном городе с трехсоттысячным населением молодых слесарей хватало, и найти среди них одного, даже если у него имелась оранжевая рубашка, задача не из легких. Среди частных домовладельцев одинокая тетка с племянником не значились, а, может быть, их дом уже снесли — город строился быстро. Проверка через военкоматы тоже ничего не дала. ГАИ по путевым листам выясняла маршруты и время выхода в рейс всех бортовых машин, работавших в этот день.

Марвич не один час провел в отделе кадров, знакомясь с личными делами. Разные на заводе были люди; были и такие, которые не могли похвастаться безупречностью анкеты и ангельским поведением, но к краже фильтров и покушению на Лукашина они отношения не имели, а те, кто имел доступ к складам, вообще были вне подозрений. Оставалось поговорить с бригадиром грузчиков, но он был в отпуске.

— Теряем темп, — не уставал повторять Пряхин. — Пока что преступники, вероятно, выжидают, но стоит им сбыть с рук хотя бы часть замши, получить в руки «живые» деньги, и они сразу же, поверьте моему опыту, сорвутся с места, упорхнут на юг, в Ригу, в Москву — попробуй, разыщи их…

Дачный кооператив «Фармацевт» находился на окраине города; при западном ветре накрывал его дым труб ТЭЦ, летел мимо по Челябинскому тракту, воняя бензином, поток машин, но за сетчатыми воротами истомленного горожанина встречала податливая мягкость песчаных дорожек, тихий шелест листвы, запах разогретой малины; разноцветные, похожие на игрушечные, дачки казались прибежищем для ласковых гномов. Хорошо было в дачном поселке.

Домик бригадира грузчиков оказался крайним, лишь ровная шеренга молоденьких тополей защищала его от прохладного, дующего с озера ветерка.

На стук, протирая заспанные глаза, вышел хозяин дачки. Он был широк в плечах, могуч, на груди кучерявился густой волос — таким и должен быть бригадир грузчиков. И фамилия соответствовала — Быков. Узнав, зачем приехал Марвич, он оживился и, опасливо озираясь на двери дачки, зашептал почти на ухо:

— Слушай, друг, забери меня отсюда на денек, а? Скажи ей, — он кивнул в сторону двери, — что без меня вам никак не обойтись. А то спасу нет, только и знаешь, что в цветочках-ягодках копаться да спать после обеда. На рыбалку — нельзя, к друзьям — нельзя! Будь мужиком: уважь!

Мужская солидарность — не пустой звук. Через час Марвич с Быковым сидели в пивбаре и потягивали из запотевших кружек холодное пиво.

— Мои грузчики — ребята настоящие, золото будет — не возьмут, — твердо сказал Быков, выслушав лейтенанта. — А вот бичи — те могут, те за бутылку мать ограбят.

— Какие бичи?

— Которые осужденные на пятнадцать суток. Их к нам пригоняют двор убирать, на стройку — перенести-поднять… Правда, говорят, это дело собираются отменить.

— Так не со двора же вывезли фильтры, а со склада, куда они доступа не имеют.

— А поточнее: с какого склада?

— С шестого.

— С хламидника? Они там и вкалывали! Моим грузчикам резона нет старье с места на место перекладывать, на сигареты не заработаешь.

— И много пятнадцатисуточников там работало?

— Точно не скажу, меняются почти каждый день. И потом они все как-то на одно лицо — серые… Надо подумать. — Быков сдул пену и одним глотком отпил полкружки. — Вот что, познакомлю-ка я тебя с Философом.

Философ жил в старом, покосившемся домике; похож он был на земского врача или учителя чеховских времен, и это сходство явно сознательно подчеркивалось старомодным пенсне и соломенной шляпой с твердыми полями, однако блеск стекол не мог скрыть мутность глаз, нездоровую серость кожи.

— Чего уставился?! — Философ исподлобья глянул на Марвича. — Да, я алкоголик! Свободный алкоголик! Думаешь, ты лучше? Ты раб. Раб тачки, к которой прикован! Я же свободен в мыслях своих и поступках, ибо отрешен от собственности, которая висит на шее.

— Блестяще! — сказал Марвич. — Не хуже, чем в театре. Горький, «На дне»… Но о собственности поговорим потом. Мы к вам за помощью. Скажите, когда вы, отбывая пятнадцать суток за хулиганство, работали на химфармзаводе, там не произошло что-нибудь… Необычное?

Философ возмутился до глубины души.

— Мои пятнадцать суток — позорный факт в деятельности нашей милиции. Беззаконие!.. Ну, ладно, — сменил он гнев на милость. — Я их прощаю! Что же касается завода, то там валяется без присмотра столько добра, что не красть может только безрукий.

— Вы не преувеличиваете?

— Ничуть! Огромные костры из ящиков! Мешки с цементом и алебастром под открытым небом, куча тюков с импортной замшей; наверно, английской, — своими руками ее сложил, подготовил к сожжению. Значит, опять сожгут наши с вами деньги! Огромные деньги! А тут недельку не выйдешь на работу, уже бежит участковый: «Тунеядец! Тунеядец!» Да я за одну эту замшу мог бы выпивать до конца жизни!