Дорис Писерчиа - «Если», 1993 № 04

И потом наступила тишина.

— Знаешь, теперь я уже никогда не смогу играть на скрипке, — сказал я, опираясь на трость и глядя в окно госпитального солярия на черный дым фабрики, уходивший в коричневое от смога полярное небо.

— Ты что, играл на ней ногами? — спросила Хана.

Я повернулся к ней и задумчиво переспросил:

— А что, существует какой-то иной способ?

Краус, раздражаясь, запыхтел.

— Так кто же здесь больной, Краус? Ты или я? По-моему, я единственный, кто сейчас должен мучиться от боли. — И я, прихрамывая, заковылял к ним, чтобы подсесть к Хане, устроившейся на краю дивана из красного веселенького пластика.

— Все-таки ты язва, — отозвался Краус с другого конца дивана, добродушно улыбаясь.

— Наша моровая язва не здесь. Не забывайте, что топор Салада все еще занесен над нашими головами. И нам, между прочим, грозят судебным разбирательством. А я почему-то не особенно уверен, что у нас хватит нервов пройти через все это, — сказал Нтебе, приподнимая брови.

Из другого конца зала кто-то из пациентов закричал: «Вист!» — и начал тасовать карты. Кстати, по не совсем понятной для меня причине с недавнего времени все пациенты дружно отказываются со мной играть.

— Когда у кого-то в руках топор, то он невольно начинает чувствовать себя палачом, — сказал я. — Вот я, например, обдумываю, как бы понадежнее нанести смертельный удар… Ведь Коррам Хабир наверняка будет взбешен, когда узнает, как со мной обращались, едва его успели отключить.

Хана обняла меня за плечи своей нежной рукой, и в зале сразу же стало гораздо уютнее.

— Коррам Хабир оказался компьютерной программой. Невероятно. Я все еще не могу в это поверить, — сказал Нтебе.

— За деньги можно купить все, что угодно, если, конечно, у тебя их хватит. Впрочем, наверное, не все, — сказал я, искоса поглядев на Хану.

— Ринг, я хотел спросить вас… об этой вашей сделке с Хабиром, — Нтебе бросил на меня короткий взгляд, явно колеблясь. — Видимо, у меня «нет права спрашивать об этом, особенно после того, что вы для нас уже сделали. Вы будете… наг вещать его?

— Я намерен выполнить свои обязательства, — перебил его я, похлопав по боку «Этанак». — Равно как не собираюсь прощать нанесенных мне оскорблений. Кроме того, я прекрасно понимаю, что он испытывает, — я посмотрел на пыльный пластиковый цветок горшке. — А главное: кому еще удастся разыграть из себя рождественского ангела перед величайшим Дядюшкой Скруджем во всей солнечной системе? Только я смог растрогать его ледяное механическое сердце!

Нтебе просветлел.

— Похоже, у вас действительно кое-что здесь имеется, — весело сказал он, показывая на мою голову.

— Ваш комплимент воодушевляет.

— Брандер! — сказала Хана, целуя меня в щеку.

— Прошу вас, мадам, — сказал я, краснея. — Повторите еще раз.

— Что же, — промолвил Нтебе, вставая и прокашливаясь. — Идемте, Базиль. Не выпить ли нам по чашечке кофе?

— Зачем?.. А-а, — и Краус встал вслед за ним. — Да-да. — И они не спеша удалились.

— А теперь скажи мне, — попросил я Хану, когда мы наконец остались одни, — что это за волшебный серебряный браслет?

Она отклонилась:

— Почему волшебный?

— А как тебе удалось узнать, что мне нужна помощь?

Она рассмеялась.,

— Да просто в него вмонтирован передатчик. Кроме того, мы следили за Саладом.

— Это ясно, но я все-таки хочу понять, как же ты узнала, что нужна мне?

Ее улыбка сделалась грустной.

— Ты же ведь не хочешь услышать правду?

Я задумался.

— Надо же: хочу.

Она нежно погладила мою руку и отвела глаза в сторону. Я откинулся на спинку дивана, любуясь ее красивым лицом и, поддавшись неожиданному порыву, спросил:

— А можешь предсказать мое будущее?

С шутливой серьезностью она пристально посмотрела на меня, как опытный врач на больного.

— Что же, я предвижу, что в ближайшее время вдо ожидает постельный режим и усиленный курс лечения…

— Но вы же не настоящий доктор!

— Но я ведь говорю о другом курсе!

Что бы там ни было, но это предсказание показалось мне обнадеживающим.

Перевел с английского Владимир РЫЖКОВ

Константин Зуев,

доктор философских наук

COMPU SAPIENS?

Несмотря на вполне благополучную концовку, повесть Джоан Виндж рождает массу непростых вопросов. И главный из них: не является ли Этан Ринг представителем расы супергениев, где собственно человеку уготована довольно жалкая роль «носителя» — при всех кажущихся выгодах этого положения? Зависимость человечества от «второй природы» растет с каждым годом, и где та грань, за которой машина из слуги превращается в хозяина? Или, может быть, страхи сильно преувеличены?

Сразу оговорюсь: на мой взгляд, ни компьютеры, ни роботы принципиально не отличаются от других видов техники, которые непрерывно появляются в процессе развития человеческого общества. Правда, готов согласиться с тем, что современный человек очень сильно зависит от им же созданной искусственной среды.

Представьте, что произойдет, если, например, в большом городе прекратится подача электроэнергии? Однажды это случилось в Нью-Йорке — и город был на грани катастрофы. В этом, если хотите, парадокс развития цивилизации: с одной стороны, человек придумывал различные технологии, изобретал технические устройства, облегчавшие жизнь, а с другой, появлялись новые потребности, вызванные этими же изобретениями.

Сегодня, скажем, меняется само представление о том, что именно считать интеллектуальной операцией, что в человеке мы должны связывать с разумом, сознанием, а что нет. И сейчас мы обнаруживаем, что целый ряд операций, которые требовали серьезных интеллектуальных усилий, можно подчинить определенным правилам, то есть алгоритмизировать. Следовательно, их уже нельзя считать признаком самостоятельного мышления. Но ведь и это не ново: например, для каждого ребенка овладение правилами сложения требует больших умственных усилий, хотя это один из простейших алгоритмов.

Сегодня человек впервые за свою историю обретает возможность отказаться от массы рутинных интеллектуальных операций. И на каждый момент развития вычислительной техники и программирования совершенно неясно, что интеллектуально, а что нет. Придумали сегодня новый алгоритм, и оказывается, что он открывает возможность, чтобы человек ушел и отсюда. Вот по какой причине возникает «тот самый» вопрос: не становится ли человек придатком машины?