Дорис Писерчиа - «Если», 1993 № 04

Почему-то мне становилось все труднее на чем- либо сосредоточиться. Может быть, и в этом была повинна Хана?

— Хана? — эмоции Хабира снова хлынули в мой мозг, его давление становилось нестерпимым, и я готов был закричать… или этого хотел не я, а он? Мне и раньше приходилось передавать свои эмоции компьютеру, но обратная связь никогда не была столь полной, так что я не мог отличить чужих мыслей от своих собственных.

Происходившее уже не было игрой, когда принято притворяться и блефовать. И Хабир не вел себя как шулер, хладнокровно манипулирующий моим сознанием. Он был просто одиноким стариком, заключенным в машину, как в дом престарелых, и теперь отчаянно искавшим любую ниточку к реальному миру.

Внезапно мне стало его очень жалко, мне даже захотелось показать ему Хану, нашу первую встречу с Ханой, свидание в тусклом призрачном подземелье, а затем в Павлиньей гостиной «Занаду». Вспомнить, как мы сидели рядом, ели, пили вино, наслаждаясь мелодичным перестуком дождя…

Молчи, уйди, забудь…И возвращайся сноваВ полночный час… когда-нибудь…Не проронив ни слова.

— Ринг! С тобой все в порядке?

Ох-х-х! Я очнулся, лежа лицом на клавиатуре компьютера, и не мог вспомнить, что со мной случилось.

— О-о, простите. — Я выпрямился, оттолкнувшись от консоли ватными руками, и снова откинулся на спинку стула.

— Что с тобой? — в его озабоченности звучали гнев и страх.

Моя левая штанина ниже колена насквозь пропиталась кровью.

— Мне кажется… я дал течь. — Эта не очень уместная шутка так меня самого насмешила, что я принялся хохотать. ЭТО НЕ СМЕШНО! НЕ СМЕШНО! И мне действительно вдруг стало не до смеха, мне уже не хотелось сидеть сложа руки и предаваться сладким воспоминаниям, потихоньку истекая кровью. -

— Прости меня, Ринг. Я не думал, что так произойдет… Я не хотел этого. Ты так много для меня значишь…

Бедный старик, думал я, слабея, несчастный Коррам Хабир, бедняга, тебе хочется того же, что и мне… чего мы все хотим… чего хотят они… свободы, это все, что им надо: права жить так, как им хочется… ласкать друг друга… смотреть на дождь… Но ты не даешь того, что им нужно… и сам не имеешь этого.

Зачем тебе это, бедный старик? Как тебе, должно быть, тяжело здесь…

Со слезами на глазах я потрогал пустой экран, уныло взиравший на меня своей единственной

слепой глазницей, и оставил кровавую полосу на его гладкой поверхности. Я был весь переполнен скорбью и жалостью, не зная и не желая знать, кто из нас двоих испытывал Их.

— Прекрати, Ринг! Ради Бога, перестань, — его мысль отдалась во мне, как пощечина.

Я словно очнулся ото сна и глубоко вздохнул.

— Что тебе нужно от меня? Зачем ты сюда пришел?

— «Глазок», — подумал я, — я хочу сделать в твоей системе «глазок» для… — я старался не вспоминать о них, -..людей, Которые хотят быть свободными.

— Хорошо. Я понял. Делай.

— Что?

— Я не буду тебе мешать.

Я не мог поверить собственным ушам, точнее — мыслям.

— Но почему?

— Потому что ты пожалел меня, Ринг. Все готовы жалеть только людей, угнетенных тираном. Но очень немногие способны понять, чего это стоит ему самому. Ты жалеешь нас всех… и за это я перед тобой в долгу. Ты почти заставил меня поверить в то, что благородные побуждения заслуживают награды. — Он будто весь подался назад: так прячет голову в свой Панцирь измученная черепаха. — Но я все же деловой человек, Ринг. Поэтому я предлагаю тебе сделку. Ты единственный человек во всей солнечной системе, который может дать мне то, чего хочу я. А я хочу видеть твоими глазами, хочу знать, что ты за человек. «Глазок» будет открыт до тех пор, пока ты будешь приходить сюда раз в месяц и помогать мне видеть мир.

Неимоверным усилием воли я сфокусировал внимание на его словах.

— Согласен! По рукам! Я вернусь, если когда- нибудь… я смогу выбраться отсюда живым…

— Я верю. Делай свой «Глазок». Я не буду мешать.

И система дала отбой защите, покорно подняла руки и опустила подъемные мосты. «Этанак» внес нужные изменения в сеть, прежде чем я успел об этом подумать.

— Прощай, Ринг. Точнее, до свидания. — Снова у меня в мозгу промелькнул призрак усмешки, и тут же я ощутил, как остался один, в моем разуме больше не было посторонних.

«Салад, — появилась надпись на экране, а ниже отпечаталась самая приятная фраза, какую я ког- да-либо читал: — Немедленно отвези мистера Ринга в госпиталь».

Салад быстро отошел от заваленного манускриптами стола, возле которого он так долго и терпеливо ждал, и, прочитав надпись, уставился на меня: ни дать ни взять, разочарованный палач, только что услышавший oт герольда приказ короля об отмене казни.

— Слушаюсь, господин!

— И погребальный колокол сегодня промолчит, Салад! — Я слабо улыбнулся, пытаясь сыграть браваду. Мне едва хватило сил вытащить вилку «Этанака» из разъема на панели, хотя на этот раз ее уже никто не удерживал. Я отключил компьютер, и вокруг сразу стало темно.

Салад зажег карманный фонарь, прежде чем я отыскал свой, и направил его луч прямо мне в лицо — известный изуверский прием. Я попытался подняться. Мой ботинок, когда я перенес тяжесть тела на раненую ногу, с чавканьем всхлипнул, и я чуть не потерял сознание от боли. «Этанак» тут же погасил болевой шок, но я уже понял, что каждым шагом буду причинять себе неимоверные страдания. Моя голова болталась, как воздушный шар на ветру.

— Дайте мне руку, Салад. Мне кажется, по вашей милости я уже никогда не приму участия в соревнованиях по прыжкам в длину.

Он подошел ближе, все так же ослепляя меня фонарем, и протянул руку. Я нащупал его ладонь и оперся на нее. Но Салад неожиданно расслабил руку, слегка дернув ее вниз, и я ничком повалился на пол.

Я беспомощно закопошился в световом пятне на полу, стараясь приподняться и заглянуть ему в глаза. Выражения его лица я не мог рассмотреть, но, полагаю, оно было довольным.

— О, мистер Ринг, простите. Но, к сожалению, ничем не могу вам помочь.

— Что вы имеете в виду? — мне не удалось придать своему голосу грозные нотки, что я пытался изобразить. — Хабир приказал тебе помочь мне, будь ты проклят!

— Нет, мистер Ринг, — сказал он мягко. — Он приказал мне отвезти вас в госпиталь. И я это сделаю, если вам удастся самостоятельно добраться до вертолета. Он же велел мне не прикасаться к вам до тех пор, пока сам не прикажет.

— Ты ведь прекрасно его понял!

— Я всегда точно выполняю все его указания. Буквально. Поэтому он и доверяет мне.