Самоубийство Земли - Максимов Андрей

Подумал: «Он что, издевается надо мной? Зачем он мне все это рассказывает?»

Фауст продолжал. Говорил весело, все время улыбаясь:

— Пробую воплотить мужика — и снова прекрасная женщина. Как ты думаешь, с чем это связано? — Фауст подошел к обнаженной танцовщице. — Но она ведь воистину прекрасна! Посмотри, какая аккуратная линия бедра. А грудь? Какова грудь, а? Ты не представляешь, сколько лет потратил я на то, чтобы добиться нужных пропорций. По молодости я думал, что чем у женщины больше грудь — тем она прекрасней. Ошибка. Дело не в величине как таковой, дело в пропорции… Однако, теперь мое открытие можно воистину назвать великим: таких прекрасных женщин, как делаю я, не может сделать ни Он, — Фауст поднял палец к небу, — ни ты.

Подумал: «Действительно, издевается. Так привык ко мне, что забыл, кто я такой. Это плохо».

Дунул — красотка исчезла.

— Неужели тебе не понравилось? — с наигранной обидой спросил Фауст.

— Доктор, я пришел говорить с тобой не об этом. Почему ты не хочешь рассказать мне про твое главное открытие?

— Потому что — не хочу, — ответил Фауст совершенно спокойно.

— Но это глупо. Неужели ты всерьез думаешь, будто можешь что-то скрыть от меня? Ты считаешь, что я не купил твои мысли? Это не так. Я всегда покупаю человека целиком, и если мне принадлежит твоя душа, то мысли я уж как-нибудь узнаю.

Фауст налил себе полный стакан вина. Выпил и молча опустился в кресло — он ждал продолжения.

И получил то, чего ждал.

— Я знаю, что ты решил уничтожить Землю. Я хочу понять: почему? И я хочу, чтобы ты сам мне об этом рассказал.

— Зачем? — выплюнул свой вопрос доктор.

Подумал: действительно, зачем? Нет, он явно запутал меня. Чего я добиваюсь? Хочу понять его? Но неужели я не понял за столько лет того, кто принадлежит мне целиком, кто стал плотью моей и кровью? Я хочу остановить его? Но тогда зачем мне знать, что он думает обо всем этом?

Тут распахнулась дверь лаборатории.

На пороге стояла служанка.

— Что еще? — процедил доктор сквозь зубы. — Я много раз просил не беспокоить меня, когда я работаю.

— Простите, господин, ужасное известие. — Служанка часто дышала и мяла в руках платок. Выглядело все это ужасно театрально и неестественно. — Я должна вам сказать… Я…

— Ну что там еще?

— Господин Христиан… Ваш ученик… Он… — Девушка зарыдала.

Плакала она тихо, с неловкостью — как плачут служанки.

Фауст вскочил, подбежал к ней, схватил за плечи, закричал прямо в лицо:

— Что с ним? Что?

— Он… Его… Только что пришел человек, рассказал… — Рыдания не давали выхода словам.

Фауст потряс ее за плечи и сказал совершенно спокойно:

— Послушай, милая, если ты сейчас успокоишься — то получишь несколько золотых монет. Если же ты будешь продолжать рыдать, то получишь расчет.

Девушка перестала плакать мгновенно. Повествование ее стало ясным и четким.

— Только что пришел человек и рассказал. На улице шел дождь. К тому же какая-то девушка, ее зовут Анна, но это неважно, пролила масло. Господин Христиан упал и колесом кареты ему отрезало голову. Он умер на месте.

— Понятно, — сказал Фауст. Никто из двоих, находящихся в лаборатории, не понял, что он имел в виду. — Все, милая, теперь иди. Позже я дам тебе денег.

— Господин, это еще не все… При Христиане нашли множество золотых монет. Очень множество. Целое состояние. Тот человек, ну, который пришел, он сказал, что у молодого ученого не может быть столько денег, и значит Христиан ограбил вас. Теперь все.

Фауст обнял девушку ласково, почти по-отечески.

Гроза не утихала. Наоборот, казалось, что молнии соревнуются друг с другом в яркости: небо из черного стало бордовым. И от каждого удара грома девушка вздрагивала, но теперь уже не плакала — словно загипнотизированная смотрела она на ученого.

— Теперь, милая, ты пойдешь и скажешь этому господину, что я все ему объясню. — Говорил доктор так, как разговаривают с детьми — спокойно и однозначно. — Но не сейчас. Позже. Сейчас я занят. Иди, милая, и не плачь больше: часть тех монет, которые нашли у Христиана, достанутся тебе. Немалая часть. Ида и помолись за его душу. Да запомни еще: Христиан — не вор, я сам дал ему эти деньги. Он был странным человеком, наш Христиан, не очень умным и не всегда приличным. Но он не был вором. Запомни это. Хорошо?

— Да, мой господин.

Дверь за девушкой закрылась. Послышались ее ровные, уверенные шаги.

Фауст устало опустился в кресло.

Подумал: «Сейчас он мне наконец все расскажет. Все».

И очень обрадовался своей прозорливости, словно бы она подтверждала: обмена ролями не произошло: они остались теми, кем и были.

— За что ты убил моего ученика, дружище?

Вопрос был неожидан — он ждал монолога, а тут вдруг прямой вопрос.

Ответил мгновенно, не задумываясь:

— Но ведь он предал тебя, Фауст. Он забыл все, чему ты учил его, едва завидел блеск монет. Поиску истины он предпочел золото.

И тут Фауст начал хохотать. Хохотал долго, смачно. Вина себе налил, выпил и все продолжал смеяться.

Наконец, немного успокоившись, произнес:

— Ты так решил, да? Ты? Тебе можно, да? Ты решил, что этот человек не достоин жизни, и отнял у него жизнь. Я тоже уничтожаю людей, которых создаю. Этих прекрасных женщин… Но ведь ты его не создавал, дружище. Его создал Другой, и только Он может решить его судьбу, разве не так? По какому же праву ты отнял у него жизнь? Ну? Отвечай. Не надо. Молчи. Я слишком хорошо тебя знаю и уверяю тебя: тебе ответить нечего. Однако, если ты считаешь себя вправе отнимать у людей жизнь, почему бы мне не заняться тем же?

— Потому что ты — человек.

Фауст снова захохотал. Это не был истеричный смех. Это был смех уверенного в себе человека.

— А ты меня ни с кем не путаешь? Неужели ты всерьез считаешь, что, полжизни общаясь с тобой, можно остаться человеком? Ты же умен, дружище. Ты, можно сказать, второй по уму во Вселенной и вдруг — такие глупости! И я уже не тот, что был двадцать четыре неполных года назад, и ты — другой. Общение — это обмен душами. Не скажу, что мы с тобой произвели полный обмен, но частичный нам удался… Впрочем, тебе, наверное, не интересны все эти абстрактные истины, ты хочешь конкретики, ты хочешь знать о моем открытии. Изволь. Я подозревал, что рано или поздно мне придется рассказать тебе о нем, но, признаться, мне почему-то этого ужасно не хочется. Хотя уж кто-кто, а ты, безбожник, не станешь мне мешать осуществлять намеченное.

Фауст встал и начал ходить из угла в угол.

Отсветы грозы делали его таинственным, даже, пожалуй, излишне таинственным.

Он сидел и слушал. Кажется, впервые в жизни так внимательно слушал человека.

Фауст говорил совершенно спокойно, почти бесстрастно — так может говорить человек, который много раз мысленно уже произносил эти слова.

— Надо ли тебе объяснять, что человечество движется в тупик? Надо ли тебе объяснять, что все в мире так запуталось, что выхода уже нет? Что же делать? Как осчастливить человечество? А оно заслужило, чтобы его осчастливили. И я придумал как. Исходил я, разумеется, из аналогии с человеческой жизнью. Жизнь человека кончается смертью, но это же не все. Дальше наступает блаженство. Душа человека создана, чтобы после смерти тела жить новой жизнью. Смерть — конец жизни земной и начало жизни иной, прекрасной и счастливой. Это понятно? Если бы было по-другому, стоило ли тебе, дружище, так яростно охотиться за душами людей? А если то же самое должно произойти и со всей Землей? — так подумал я однажды. Если Земля создана для того, чтобы, погибнув, возродиться к новой жизни? Но кто мешает мне уничтожить Землю, если я точно знаю, что это будет начало новой жизни? Много лет ушло у меня на то, чтобы понять: как именно уничтожить Землю. Каждый день, каждый час, минуту каждую думал я над этим. Но однажды я понял, как жестоко ошибся. Нет, не в главном своем выводе: чем больше показывал ты мне Землю, чем больше узнавал я человечество — тем тверже убеждался: эта Земля не имеет права на жизнь. Я ошибся в другом: чтобы уничтожить Землю — нужно уничтожить небо. Вот задача. Ибо Земля — это пристанище бесов, а небо — дом Божий. Самоубийство Земли — это убийство неба, понимаешь? Ты понимаешь меня?