Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок

— Я бы сказала по-другому. Не маака победили махаонов, а Лабастьер — и тех, и других, — с невеселой усмешкой произнесла Ливьен. — В этой войне есть лишь один победитель — ты. Все остальные — побежденные…

— Лабастьер не имеет родины, — мрачно произнес Рамбай, твердо глядя сыну в глаза. — Лабастьер перестал быть нашим сыном, любовь моя, Ливьен. Теперь он сам себе и мать, и отец, и племя… Мне непонятно только одно: зачем он тратит свое драгоценное время? Зачем ему «порядок» у махаон и маака? У него есть он сам — тысячи Лабастьеров. Вот и устанавливал бы среди них порядки, которые ему нравятся.

— Ошибаешься, отец, — одновременно покачали головами оба Лабастьера, произнося эту фразу синхронно, — мой народ — все бабочки мира; и мой народ любит меня.

…Внезапно Наан ощутила невыносимую тяжесть. Тысячи звуков и тысячи картин одновременно втиснулись в ее оглушенное сознание, ухитряясь оставаться самостоятельными и не смешиваться друг с другом.

Она видела апартаменты сотен дворцов, множество пейзажей лесных массивов, грандиозные строительства подводного Города и межзвездного корабля… и в то же время в различных направлениях летела под облаками — на крыльях и на антигравах. Она видела раболепно склоненные перед собою фигуры придворных, слышала крики пытаемых бунтовщиков и ощущала страстные ласки жен… Она была Лабастьером Первым. И она ужаснулась той психической нагрузке, которая навалилась на нее. Неужели император испытывает эту нагрузку постоянно?!

Невозможно было бы дать достаточно корректную картину восприятия Лабастьера, будь этот участок мнемозаписи выполнен в обычном формате, позволявшем пользователю лишь видеть, слышать и ощущать органами чувств мнемодонора. Но эта запись была произведена во втором, усложненном, формате.

Наан «услышала» мысли Лабастьера, окунулась в его память и подсознание. Так, например, видя гигантский остов космического корабля, она почувствовала безотчетный страх императора перед далями космоса… Но она не сразу поняла все это; сначала, когда в ее рассудок вломился ревущий хаос чужих мыслеобразов, ей показалось, что она просто сошла с ума.

Она почти перестала помнить себя, растворившись в калейдоскопе императорских чувств, сильнейшим из которых была ПЕЧАЛЬ… И тут же острая, невыносимая физическая боль пронзила ее сердце и заставила сосредоточить все внимание на одном из непрерывно сменяющих друг друга и наползающих друг на друга видений…

Самец, вонзивший стальной клинок в сердце Лабастьера, был знаком ей… Да-да! Ведь это ее брат! Но он значительно моложе и еще крылат… Лабастьер прочил его на должность личного архивариуса и был уверен в его беззаветной преданности…

— Зачем? — прохрипел Сын Бога, оседая на пурпурный шелковый ковер.

— Затем, что ты казнил моего отца, — гордо подняв голову, ответил Лайвар, окровавленные руки которого крепко держали два воина-урании, готовые в любой миг уничтожить его.

— Триста лет… Я мог бы убить и твою куколку, но я не сделал этого… — розовая пена выступила на губах Внука Бога. — Я пощадил…

— И ты полагаешь, я должен быть благодарен тебе за это? — Лайвар презрительно сморщился. — Пощада — это унижение…

— Но какой смысл?.. Ведь я бессмертен…

— Что-то не заметно, — недобро усмехнулся Лайвар. — Я никогда не верил этой лживой легенде.

Лабастьер захрипел в судорогах агонии, и Наан почувствовала, как сознание ускользает от нее, как холодеют конечности, и гробовая тишина затягивает ее в себя…

Она покрылась холодным потом. Миг умирания был короток, но ничего страшнее она еще не испытывала. Словно бесконечная закрученная в спираль пропасть всасывала ее в себя, и она мчалась сквозь нее навстречу холодному, бесстрастному, но и безжалостному огню…

Но мнемоноситель уже показывал следующий эпизод, перескочив вперед на несколько дней.

…Ее брат вновь стоял перед императором. И вид его уже не был столь самоуверен.

— Так значит, мое бессмертие — лживая легенда?

— Я так считал… — Лайвар был явно обескуражен.

— Но теперь-то ты признаешь свою ошибку?

— Да… Ты жив… Хотя я своими глазами видел, как ты умер…

— Итак, ты убедился. И если бы сейчас твои руки были свободны, а в одной из них был бы кинжал, как бы ты поступил на этот раз?

Лайвар молчал, упрямо уставившись в пол.

— Ну, — поторопил его Лабастьер. — Я жду.

Стражник-урания, поторапливая с ответом, ткнул Лайвара в бок древком копья. Тот вздрогнул и поднял голову. Он был бледен, но лицо его выражало решимость:

— Я бы снова поступил точно так же, мой император. Отец должен быть отмщен. Таков неписанный закон нашего племени. И ты знаешь о нем.

— Что ж, ты честен. Строптив, как отец, но честен. И ты — отличный работник. Я оставлю тебе жизнь…

В глазах Лайвара мелькнули удивление и радость. Было видно, что он не рассчитывал на пощаду.

…— Но лишу тебя способности летать…

Лайвар пошатнулся.

— Подобное наказание давно уже не практикуется в нашем Мире Стабильности, — продолжал император, — но и на жизнь Внука Бога не покушались уже почти три столетия.

— Лучше убей…

— Всему свое время. Кто же будет заведовать моим информаторием?

— Лучше убей, — повторил Лайвар, голос его окреп. — Иначе я буду мстить и дальше…

— Мне нравится такая игра, — усмехнулся Лабастьер. — Знал бы ты, как мне бывает скучно.

— Я не остановлюсь.

— Что ж. Если ты решил поселить в своем гнезде скорпиона, будь готов к его укусам… Мсти, Лайвар. Устраивай заговоры, плети интриги, планируй перевороты… Богу иногда полезно испытать ненависть смертного. Это забавляет и не дает бдительности уснуть окончательно. Уведите его, — бросил он ураниям. — И пусть сегодня вечером палач отсечет ему крылья. А в следующий раз, — вновь обратился он к Лайвару, — тебе отрежут кисти рук, ежели они вновь дерзнут подняться на императора…

Стражники поволокли Лайвара прочь, а Лабастьер, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза и окунулся в водоворот образов, видимых тысячами его глаз. И вновь Наан ощутила доминанту совокупности его эмоций. Это была ПЕЧАЛЬ ОДИНОЧЕСТВА. Печаль, похожая на беспросветную всеобъемлющую скуку. Ему действительно нужно, чтобы кто-нибудь ХОТЯ БЫ НЕНАВИДЕЛ его. Он никогда не испытывал любви, и то религиозное обожание, которое выказывали ему подданные, тоже не было любовью. Наан казалось, что огромная ледяная глыба застыла у нее (у него) в том месте, где должно быть сердце.

И именно этим щемящим ощущением закончилась вторая мнемозапись Лайвара.

Наан стянула с головы обруч. Чувствовала она себя совершенно разбитой.

9

Ты уснул во сне, и приснилась явь,

Ты проснулся обратно в сон…

Жил Охотник. Как-то, себя познав,

Не вернулся из яви он…

Он исчез. Теперь ты спроси себя:

«Знаю ль я, что я впрямь рожден?»

Наан проснулась от неожиданного сотрясения сетки гамака.

— Привет, сесричка! — прокряхтел Лайвар, вывалившись из отверстия в потолке и рухнув рядом с ней. — Как поживаешь?

Было видно, что настроение у него отличное, хотя в то же время он казался изрядно вымотанным. Морщины на его лице как-будто бы стали еще глубже, а единственный глаз был воспален.

Наан провела ладонами по щекам, потянулась, зевнула и села.

— А я уже боялась, что ты не появишся никогда.

— Еще немного, и так бы оно и было. Нашелся императорский антиграв, на котором ты сюда прилетела, и сомнения в том, что ты в столице у Лабастьера Первого, исчезли окончательно. Само-собой, меня подвергли допросу.

— И?..

— Я и знать ничего не знал! — хитро прищурился Лайвар.

— Думаю, подручные императора умеют допрашивать…

— Не забывай, я — главный специалист империи в области информации, и скрывать ее я тоже умею отменно. Покопайся-ка, — Лайвар подставил бок, и Наан выудила из кармана его комбинезона небольшой темно-серый полупрозрачный ромбовидный камешек с застежкой-серьгой на короткой серебристой цепочке. — Нацепи это на ухо, и даже самый сильный телепат не сможет прощупать твое сознание.

— И это не вызовет подозрений? — спросила Наан, надевая украшение, благо, уши невестам протыкают в тот же день, когда производят и дефлорацию.

— Сознание ураний вовсе непроницаемо для телепатов, встречаются подобные бабочки и среди махаонов, и среди маака. Хоть и редко, но встречаются. А о существовании таких блокираторов не знает никто, кроме меня и двух-трех моих сподвижников.

— Неужели император не обезопасил себя от таких штучек? — тронула Наан сережку рукой.

— Телепатическая связь — основа его власти, и работы в этой области строго-настрого запрещены. Собственно, это-то и навело нас на идею создания блокираторов.