Ант Скаландис - Здравия желаем, товарищ Эрот!

– Дураки! – закричала Надя, словно мы были знакомы уже тыщу лет. – Сами вы алконавты! Что б вы понимали! Ведь перестройка – это плюс ко всему еще и сухой закон. Ну, не абсолютный конечно, но тем не менее …Во всем советском космосе спиртного сейчас днем с огнем не сыщешь. Ой, мальчики, налейте хоть по маленькой! Душа горит! И мы вам такое покажем! Как никому! Как нигде! Мало не покажется…

И они показали.

Описывать, как их великолепные платья в результате виртуознейших движений рассыпались на лоскуты, ленточки и перья? Как потрясающе постепенно это происходило, как они доводили наше возбуждение до невозможного, звенящего предела, всякий раз обнажаясь не полностью, оставляя полоску, треугольник, звездочку вожделенной тайны? Описывать это? Или описывать их позы, их взгляды, их очумительные вздохи? Описывать, как они любили друг друга и как красива была эта искусная имитация? Описывать как мы смешивали коктейли, как поливали друг друга шампанским из давно припрятанного и «случайно» найденного Кешей ящика? Нет, описывать это немыслимо. Это надо было видеть. И чувствовать. Тем более то, что было после.

На группешник и обмен партнершами у нас все-таки духу не хватило. Если честно, так, пожалуй и желаний таких всерьез не возникло. Ведь подобные вещи не каждому по вкусу даже в мире полной свободы. А у нас вообще, как стало модно говорить в перестройку, другой менталитет. Многосторонне подкованные и сексуально продвинутые девочки не могли этого не почувствовать и ни на чем не настаивали. Мы на удивление быстро разобрались по парам. Никаких сомнений не было. Кеша решительно завладел Веркой. Наденька ушла в каюту капитана, а я остался с Любашей. Выбор был окончательным и обжалованию не подлежал. Никто никому не завидовал, никто никого не ревновал.

О, как это было восхитительно! Лучше всего на свете. Сто парсеков людей не видать, если я вру!

А наутро с тяжелыми головами, но совершенно счастливые, мы втроем собрались за завтраком, встав по привычке в восемь. Девочки еще спали, и на кухне шел предельно откровенный мужской разговор. Примерно такой:

– Ой, мужики, у меня все болит!

– Нашел, чем удивить! На вот пивка.

– Слушай, а как она это… Ну, вообще!

– А вот так? Каково!

– А губами, губами что делала!

– Какими?

– Всякими! Твоя тоже?

– Ну, губами – понятно. Но руки-то у нее какие! Чтобы вот так руками!.. Я тащусь, братцы.

– Скажи честно, Кеш, у тебя такой еще не было.

– А я и говорю: никогда не было. А кстати, ты сколько раз, Димка?

– Восемь.

– А ты, Эдик?

– Семь.

– Черт возьми! Так и хочется сказать: «Брешете вы все, ребята!» Дык ведь и у самого то же. Фантастика, мужики. Чудеса!

Мы помолчали. Потом Димка сказал:

– А моя и там рыженькая…

– Иди ты! – не поверил Кеша. – Впрочем, у рыжих…

– Почему у рыжих? – не стерпел я. – У Любани тоже золотые такие кудряшки.

Кеше похвастаться было нечем и он заметил деловито:

– Значит, красятся, курвы!

– Да нет, вряд ли, – не согласился я.

– Точно, точно, – настаивал Кеша с видом знатока.

И тут послышался голос из его каюты:

– А кофе в постель?

Кеша откликнулся мгновенно. И мы с Димкой решили не отставать. Собственно, кофе был давно готов, а подносы и чашечки – дело минутное. Ну, и конечно, операция «кофе в постель» обернулась новой вспышкой страсти.

Потом было решено позавтракать как следует, всей компанией, за общим столом. Девочки ушли в душ, а Никодим занялся кухонным компом, вкладывая в составление программы не только всю душу, но и подключая к сырьевому блоку все продуктовые резервы корабля. Например, неведомо откуда возникли колумбийские бананы, финские сбитые сливки, ореховые хлебцы с Марселя-V и настоящий горячий шоколад по роттердамскому рецепту. Все это, уверял капитан, невероятно повышает потенцию.

– Коммунисты, ядрена вошь! – сказал я. – Солдаты партии! Маньяки вы сексуальные, а не советские офицеры.

– Оставь, Эдуард! У нас перестройка, – отшучивался капитан.

А Кеша спросил:

– Неужели ты до сих пор думаешь, что это провокация?

– Не знаю, – сказал я сквозь зубы.

Я действительно не знал. Чем прекраснее было все вокруг, тем больше сомнений зрело в душе.

– Ты, может быть, думаешь, что они и Бардачёва выдумали? И перестройку? – продолжал допытываться Кеша.

– Не они, а ЦРУ, – назидательно, но с явной иронией поправил Димка.

А я опять сказал:

– Не знаю. И зря вы смеетесь насчет ЦРУ.

– Так ты бы запросил Землю по своим каналам, – разумно предложил капитан.

– Еще двенадцать часов связи не будет, – мрачно сообщил я.

– А по мне так и не надо никаких проверок. Я вчера у Верки минут пять бюстгальтер расстегнуть не мог. Замочек с браком. Такие, знаешь, только в одной стране делают.

– Точно, точно, а у Наденьки трусишки фабрики «Большевичка». Какая американка их оденет? Смеешься, что ли?

– Они – агенты, – процедил я, хотя уже и сам не слишком верил в это.

Не хотел верить. Но, черт возьми, был обязан!

Однако я до сих пор так и не вытянул из Любаши ни-че-го!

И впервые в жизни, ощущая интеллигентскую неловкость, слушал запись, сделанную в душевой, когда там мылись наши гостьи.

– Могучие парни, эти дальники, правда?

– Мосик – орел! Простоват, конечно, но опыт чувствуется.

– А Эдичка такой смешной, девоньки, я не могу!

– Не зря мне по «оральнику» одни пятерки ставили. Этот Казанова теперь от меня просто без ума…

– Слушай, а Эдичка-то сначала ни черта не понял, ну такой смешной, а потом когда я объяснила… Ой, девчонки, это же просто вампир!..

– Но главное, слышите, я сама сколько раз приторчала, бабы! Это вааще!

– Ну, еще бы, дорогая: коньяку нахлесталась, лапки в стороны и до полной отключки!..

– Ой, девочки, а завтра улетать…Может, плюнем на кооператив, останемся?

– На кооператив ты можешь плюнуть. Деньги – личное дело каждого. А вот из комсомола вышибут за срыв графика плановых мероприятий. Ты что, дуреха? Кто в этом году в партию собирался? Забыла уже?

– Да ну ее в баню, эту партию!

– Тише, Надюха! Соображаешь? Здесь же наверняка слушают, как и всюду.

– А и пусть слушают! Что я, своих ребят не найду в Комитете? Любаня поможет. Поможешь, Любаня?

Ну и все в таком же духе.

«Если они агенты, – устало думал я. – То это не просто суперкласс, а ультрасуперлюкс-класс. И значит надо сдаваться. О чем я, Господи? Ведь если так, то я уже давно сдался. С потрохами. И Партию продал, и Комитет за золотые кудри».

А потом прошло двенадцать часов, и появилась связь, но я не стал давать никаких запросов. Я только ребятам сказал, что да, есть подтверждение, чтобы они успокоились на мой счет. А сам я успокоился чуть раньше.