Борис Письменный - Явление Духа

- - Нет, не окей! И ты, Эрнест, экскремент хороший, - напирал Изя. - И ты за выгодой... кому мозги парите, какую экономику поднимаете своим дешевым говном и менструальньми тампонами?

Изю сейчас же уволокли на второй этаж в ванную; и Гарри Мотовилкин лично извинялся за изины бестактные пьяные выходки, совсем не типичные для их прогрессивного дома.

Скоро порядок был восстановлен; выносили главные наваристые блюда, и гости аплодировали совместным кулинарньм усилиям гариной жены и тещи. Увлекшись едой, я опять потерял Духа из вида. С тарелочкой еды для него я отправился искать и нашел его у шоссе, за калиткой мотовилкинского поместья. - Благодарствую, - сказал Дух, - Сыт и пьян. Ты лучше посмотри на это кино.- Утка с утятами старалась перейти через шоссе. Строем они дотяпывали почти до середины; утка, подергав головой, смотрела в стороны, влевовправо, замечала вдалеке машину, останавливалась с поднятой, готовой для шага лапой, и все отступали назад, на обочину. - Задумывается птица, заключал Дух.

Осмотрительная мамаша - столько раз пытается, не удается. Мы вышли на дорогу и встали подаль от утки с разных сторон. Утка снова 'задумывалась'; то одним, то другим боком смотрела на нас, поверила в безопасность, и перевела семейство в красноцветущие кусты азалии напротив.

Набежали тучи. Десерт подавали внутри дома. Гости разместились вблизи стола, тяжелые и осоловевшие от обильной еды и, тем не менее, послушно, как тимуровцы, передавали по кругу блюда с высококалорийньми тортами.

По напольному телевизору, в программе истории пропаганды, образовательный канал Нью- Йорка как раз показывал черно- белый фашистский 'Триумф Воли'. Там сверкали на солнце снежные вершины, под музыку Вагнера долго плыли довоенные облака и, наконец, среди них возник двухмоторный Мессершмит. Все это плыло в вышине, и где- то далеко внизу стали показываться кирхи, флагштоки с развевающейся свастикой и жирные поля. Музыка сменилась на знакомый советский марш.

- Не узнаете - откуда пошел наш мотивчик 'все выше и выше и выше стремим мы полет наших птиц'? - пояснил программист Рубчик, в прошлом работник Комитета по Кино. - Сейчас этот самолет сядет и из него появится фюрер.

- Во бы - ща сбить его из рогатки, - сказал Изя, будто прочитав мои мысли, из далекого московского парадного, где мы играли 'в войну'.

- Думается, что это киномонтаж, - пояснил Рубчик. - Конкретно, в данном самолете никакого Гитлера нет. Сейчас обратите внимание на эффектные ракурсные съемки, их потом добросовестно имитировало советское монументальное искусство.

Гитлера камера показывала снизу- вверх, а ликующие толпы- сверхувниз. Камера следовала прямо за стриженьм перхотньм затылком Гитлера, стоящего в открытом автомобиле - одна ладонь закинута назад, через плечо. В 'зиг- хайль' тысячи рук тянулись к нему снизу... И лица... Я хотел бы сказать, что это были мерзкие, злодейские, но нет, они не отличались от лиц первомайской толпы, протягивающей цветы к трибуне мавзолея - те же счастливо улыбающиеся женщины, атлетические юноши, сознательные трудящиеся в кепках, поющие дети... В том- то весь ужас, что все было обыкновенно, знакомо и понятно.

- Обратите внимание - какая эта добротная постановщица Лени Рифенсталь, как она зигзагами меняет направление в кадре:после снизхождения с небес теперь - восхождение на трибуну.

Глазами я отыскал в глубине залы Александра Макеевича, хотел увидеть реакцию его

- живого свидетеля и участника событий.

- Как же так! - протестовала моя душа - не нам, благополучным новым американцам, поучать о том, что было под теми довоенными облаками. Большинства из нас не было на свете, а кто и был - то несмышленым зародышем. Дух сидел на полированном стуле нового итальянского гарнитура Мотовилкиных; он сидел неудобно, как бедный родственник - маленький невзрачный старикашка, стараясь через свои толстые очки разглядеть, что показывают на экране. Английского текста он, конечно, не понимал, и с уважением, раскрыв рот, прислушивался к рассуждениям Рубчика. Мне же, как назло, попала вожжа под хвост. Что- то неправильное, гнилое слышалось в привычном для нас как бы объективном эстетстве: 'добротный фашистский фильм', 'немцы - отличные солдаты', Германия - великая страна'... Понятно, проходит время и своеобразную победу празднует зло. Именно зло, как не странно: для гнилого каприза нашей натуры оно всегда занимательней. Процесс этот ускоряется настолько, что теперь не нужно и временной дистанции: любая мразь, душегуб, чем кровавее, тем лучше - тут же попадают на первые полосы. Их рожи преследуют повсюду, хоти- не хоти - в уши, нос и глаза напихают детальные подробности о их тяжелом детстве, манерах и привычках. Зло хорошо продается, лучше секса, и логика проста: смерть неизбежна, а слава и настоящая реальность - только на экране. Зачем в жизни стараться! Любой одуревший от скуки бездарь может распатронить невинных, взорвать небоскреб или отравить город. Только следует поспешить, пока идею не заиграли, пока осталось, чего взрывать? Идиотизм мира крепчает, но не все еще догадались о такой легкой мировой славе.

Вечером, уже дома, никому не спалось; каждый раз даю себе зарок не переедать и особенно в конце - эти жирные шоколадно- кремовые торты, соблазнительная для глаз совершенная отрава. Допоздна я выходил пить воду и заметил, что и Дух не спит, сидит в темной спальне на полюбившемся ему гнутом виндзорском кресле перед мигающим телевизором. Голубая тень решетки жалюзи дрожала на нем, делала его почти невидимым. Я присоединился к нему, мы распахнули окно, сидели, дымили, гладели на крупные звезды.

- Ну как вам понравилось сегодня?

- Хорошо, - сказал Дух, - дом хороший и люди...

- Вообще, как вам здесь мы - русские, глядя со стороны?

- Не знаю даже как? Обыкновенно.- Дух почмокал, задумался. - Слово '0кей', вы много говорите, вот. - Единственно, что он добавил. - А так нормально; чего ж

- люди как люди... Этот их Бруно - от и дурной немец: про какую там Сибирь он придумал! Он по- польски запомнил. Где- то в Польше сцапали в плен... сбежал бы он из Сибири, как же!

- Сан- Макеич, - прицепился я, - ну, как вообще - Америка, что особо понравилось? Дух покашлял и сказал: - Ну ты, милок, вопросы спрашиваешь! Как корреспондент. Попробуй найдись... Пошли лучше спать, совсем поздно.

И я с сожалением понял, что, как и я и как все остальные, кого я знаю, Дух проскочил воображаемую мной стадию свежего взгляда и ничего 'такого' про Америку мне уже не сообщит.

- Белки, - вдруг сказал Дух, когда мы поднимались по лестнице. - Вот белки, например, понравились. Смотрю - у тебя тут одна, не просто по веткам, чисто по небу летела! В пустоту, паршивка, бросается и летит...