Всеволод Слукин - Вас зовут «Четверть третьего»?

Итак, наша работа, хотя и медленно, но подвигалась. Мы намеревались вскоре переходить к окончательной обработке данных и начать практически выработку рефлекса времени. Он наступил, тот злосчастный день, когда, собственно, и началось знаменитое «Дело Никифорова».

В этот день меня пригласили к генеральному директору фирмы.

Вы ведь знаете господина Цизе.

Впрочем, кто теперь не знает господина Цизе!

После этого скандала! Я вошел в его кабинет. На кирпичной штукатурки, по современной моде, стене висела громадная картина. До сих пор я не могу сказать, что было нарисовано на этой картине; меня поразило огромное красное пятно в центре полотна. Взглянув на пятно, я почему-то забеспокоился.

Господин Цизе предложил мне сесть. Я остался стоять. Ведь он с самого начала предупредил, что разговор будет коротким. Я стоял против большого, заставленного какими-то коробками стола генерального директора. Цизе снял очки, постучал ими по столу и довольно мягко сказал:

— Господин профессор, должен вас огорчить. Фирма вынуждена закрыть вашу тему по этому «рефлексу времени» и прекратить ее финансирование. Поверьте, мне искренне жаль. Жаль ваши труды и наши затраченные деньги. Но… Я сделать ничего не могу. — Господин Цизе поднял палец куда-то вверх. Они там решили, что ваша работа ничего не даст бундесверу. Военное министерство…

— Простите, — прервал я его, — при чем здесь бундесвер и военное министерство? Ведь, «рефлекс времени» не имеет отношения ни к обороне, ни вообще к войне…

— Именно поэтому они и закрыли тему.

— Ведь «рефлекс времени» можно использовать для того, чтобы исключить механические часы из нашего обихода! Часы — это же такой ненадежный механизм!.. Часы — это…

Господин Цизе остановил меня и сказал с какой-то горькой усмешкой.

— Вы забываете, профессор, что господин министр… Он… Совладелец двух основных компаний по производству часов. Надеюсь, теперь вам все ясно? Желаю вам успехов, профессор, в работе над другими темами.

— Я буду работать над «рефлексом времени» самостоятельно.

— Не рекомендую.

— Разве вы не хотите бороться? Ведь осуществление проекта принесет вам и вашей фирме большой доход…

— Но, прежде чем мы получим доход, нас разорят дотла. К сожалению, капитал нашей фирмы составляет лишь четверть капитала каждой из этих двух часовых компаний. Нас проглотят вместе с «рефлексом» и прочими потрохами.

— И все же я буду сам…

— Это ваше дело, — улыбнулся господин Цизе, — но я вам не советую. До свидания, господин профессор.

— До свидания, — ответил я машинально и направился к выходу.

Когда я закрывал дверь, мне снова бросилось в глаза это кровавое пятно на картине.

— До свидания, — еще раз повторил я и захлопнул дверь.

Я пошел к своей машине, ехал по улицам, поднимался в лабораторию, ходил по помещениям, а за мной неотступно следовало это красное пятно, и не проходило связанное с ним беспокойство.

Только перед вечером я все понял. Эти господа из министерства… Им подавай гамма-лучи! Смертоносные гамма-лучи. А здесь какие-то альфа-ритмы. Совсем мирные альфа-ритмы. Мирные!

И никак их не приспособишь на пользу бундесверу. Эти альфа-ритмы! Альфа-ритмы… Ими не убьешь.

7. Вас зовут Четверть третьего

Вначале у профессора дело не ладилось. То ли я не поддавался, то ли он где-то там ошибся, но у него ничего не выходило.

Мне работа нравилась. Сиди себе в кресле, посапывай, а профессор со своими лаборантами носятся, как угорелые. Восемь отсидел, свет — чик-чик выключил и домой. Дома, правда, тоже приходилось работать, но я не протестовал. Дело не трудное, работа не пыльная, денег платят кучу. Это вам не мешки в порту таскать. Если говорить откровенно, я и не хотел, чтобы быстрее выходило. Все закончится, и меня снова выставят на улицу. А тут солдат спит, служба идет, доллары капают. Подольше бы капали…

Но однажды профессор пришел домой чернее тучи. Он заперся в кабинете и не пускал к себе никого, даже фрау Гросс. В этот день, вернее, в этот вечер, мы не работали. Я сидел с фрау Гросс в гостиной и болтал о разной всячине. Она говорила, что скоро будет рождество, я мечтал об автомашине, и все такое.

Поздно вечером, почти в полночь, профессор вышел из кабинета и заявил, что завтра мне в институт ехать не нужно. Тему его закрыли, денег больше не дали. Поэтому он может предложить мне зарплату вчетверо меньшую, чем раньше, и работу только по вечерам.

Если же я не согласен, то он, профессор, освобождает меня от всех обязательств и отпускает на все четыре стороны.

Даже вчетверо меньшую зарплату мне было бы нелегко разыскать.

Правда, мечты об «опеле» придется оставить. Не хватит даже на дешевый «фольксваген», но все-таки это лучше, чем ничего.

Я спросил у профессора, кто же распорядился прикрыть нашу работу, чьи это там штучки.

Профессор помотал головой и ничего не ответил.

Случайно я услышал, как он кого-то ругал сквозь зубы самыми страшными немецкими ругательствами. А потом уловил, что нелестные выражения относятся к федеральному министру. И, конечно, поинтересовался, при чем тут министр. Он закричал на меня и ушел.

Я никогда не видел его таким. Вообще-то, я не очень позволяю на себя орать. Из-за этого и не работал долго на одном месте. Но профессор казался чересчур расстроенным, и поэтому я молча снес его крик. Утром перед отъездом в институт он зашел ко мне в комнату и еще раз спросил, буду работать у него или нет. Я кивнул, соглашаясь. Профессор сразу подобрел, немного разговорился и как-то к слову ругнул этих скотов из военного министерства. Я опять поинтересовался, при чем тут военные, и он мне все рассказал. Действительно, как тут не взбелениться! После рассказа профессора мне захотелось утереть нос всем министрам и солдафонам, назло им сделать этот проклятый «рефлекс». Мы договорились, что вечером начнем, вернее, продолжим работу дома.

Профессор куда-то уехал, а я отправился бродить по городу.

Люди готовились к рождеству, покупали жирных гусей, носились за подарками своим фрау и киндерам. На площадях и в витринах стояли елки. Я тоже купил елочку и решил отнести ее фрау Гросс — пусть украсит, все-таки праздник. Притащил елку домой. Фрау Гросс захлопала руками, принесла откуда-то облезлые елочные шары, стала украшать елку. А я ушел к себе, лег на кровать и думал о том, о сем, но все мои мысли в конце концов сходились на одном: почему в нашу работу лезут военные? Вот жуки. Подавай им «рефлекс» для военных целей, а нет, так и катись подальше… Почему-то вспомнилась война: эшелоны, эшелоны, сожженные деревни, убитые и все такое. А у фрау Гросс мужа убили под Таганрогом. Она и по сей день ходит в церковь, и там поминают всех их, павших за «Великую Германию»…