Сергей Куприянов - Галоп

Неказистый снаружи домик внутри оказался вполне приличным офисом с исправно работающим кондиционером. Стол, кресла, какая-то аппаратура. И начальник – коротко стриженый господин лет сорока с уверенным выражением на лице. Почему-то при виде его я вспомнил фон Дитриха. У того тоже было оч-чень уверенное лицо.

– Прибыл? Ну, садись. А ты, Рэм, свободен пока. Я Ларусс. Ребята Кингом кличут. Тебе представляться не обязательно – я все уже знаю, – он кивнул на экран компьютера на стене. – Ну, чего там?

– Где?

– В чемодане, где ж еще. Наркота, оружие и прочее в наличии?

– Досматривать будете?

– Зачем? Сам все скажешь. А нет… Контракт помнишь? Если нарушишь, мало не покажется. Так как?

– Ничего такого.

– А выпивка?

– Есть немного.

Тут я слукавил. Это «немного» тянуло не меньше, чем на центнер.

– Ладно. Ребят угостишь. Только не увлекайся там. И вообще. – Он неопределенно покрутил пальцами у виска.

– Понял.

– Хорошо. Ну что, сегодня можешь отдыхать, осваивайся, осматривайся. А завтра к лошадкам. Ну, ступай, некогда. Мне еще груз принимать.

– До свидания.

– Ага, давай.

Ну я и дал. То есть вышел из прохладного помещения на жару, где, устроившись в тенечке на корточках, меня поджидал Рэм, водя прутиком в пыли под ногами. Вид у него был абсолютно безмятежный и даже ленивый. Он чем-то напоминал бездельника из трущоб, которому ну совсем нечем заняться и он просто поджидает свой случай в лице другого такого же, у которого вдруг да найдется несколько монет на выпивку или на дозу ширева, после чего он обязательно затеет драку или разобьет витрину магазина даже не столько для того, чтобы поживиться, а просто, потому что ему глубоко противны все те, кто имеет то, чего у него нет и никогда не будет. То есть Рэм совсем не походил на отважного первопроходца, который только одним своим присутствием на чужой планете олицетворяет подвиг. Во всяком случае на Земле, по фильмам и книгам, мне все это виделось иначе.

– Ну, представился? Тогда пошли устраиваться. – Он поднялся. – Пока поживешь со мной, а там, если захочешь, получишь отдельные апартаменты.

– Ладно, – пожал я плечами.

Он пошел вперед, даже не сделав попытки помочь мне тащить сундук. Странные здесь нравы.

Сказать правду, я предполагал, что база, как и многие другие внеземные поселения, будет, что называется, адаптированной. За прошедшие месяцы я много таких слов нахватался, это же означало воплощение некой концепции, согласно которой на планетах с разумной жизнью поселения землян внешне должны напоминать местную архитектуру, по меньшей мере хотя бы в общем повторять ее характерные черты. На этот счет существует очень сложная и мощная теория, которую я даже не пытался осилить, для чего мне стоило только увидеть ее объем. Да и не мое это дело. Мое – с животинками работать да обучать людей с ними обходиться. Но если база была создана с соблюдением этого принципа, то, выходит, что местный люд здорово агрессивен.

Меня просветили, что аборигены в своем развитии находятся чуть ли не в первобытном веке. То есть у них есть деревни, кое-какие орудия, которыми они обрабатывают землю и рубят деревья, но все это – примитив. Несмотря на наличие некого сельского хозяйства, оно у них вторично, и по большей части они занимаются собирательством. Словом, примитив. Так что для налаживания контактов следовало бы строить что-то подобное тому, что существует на планете. Деревенские избы, по крайней мере снаружи, или что там у них имеется. Здесь же был металл, бронепластикат и камень, причем все очень агрессивно, я бы даже сказал нарочито, подчеркнуто агрессивно. Лично мне это именно так увиделось. Да и само место, выбранное для устройства базы, было, мягко говоря, странным. В горах, на верхотуре, как орлиное гнездо или рыцарский замок, хозяин которого постоянно ожидает нападения. Словом, это мало подходило под идеологию проекта «Сотрудничество», про который мне как-то часов семь рассказывал помощник фон Дитриха, проводя вводный курс.

– Ну вот, располагайся, – сказал Рэм, первым войдя в довольно просторную комнату и небрежным жестом предлагая полюбоваться на мое новое место жительства. Пахло здесь крепким мужским одеколоном и табаком.

Довольно просторное помещение для двоих, с собственным санузлом, двумя кроватями и двумя же тумбочками, шкафами, стульями, одним столом и одним экраном, висящем на стене над ним. Без излишеств, но все необходимое, в сущности, есть.

– Это моя лежанка, – показал он влево. – Твоя, значит, та.

Правая кровать, то есть моя, была не застелена. Понятно, слуг здесь нет.

– А где белье?

– Ты разве с собой не привез? – удивился он.

– Пошутил? – хмуро поинтересовался я.

– Ладно, не пухни. В шкафу возьми. Это мой запасной. Потом получишь на складе и отдашь. Ну, гостинцы привез?

– Тебе?

Мне он начинал сильно не нравиться.

– Ага. – Рэм плюхнулся на кровать. – И мне тоже. Ты проставляться-то думаешь? Ну давай, чего там у тебя в нычке-то.

Здесь, оказывается, не только архитектура агрессивная, но и коллектив. Контактеры, участвующие в проекте по сближению цивилизаций, мне представлялись как-то иначе. Человечней, что ли. Ученые там, всякие умные, профессионально добрые люди.

– А карманы тебе не показать?

– Надо будет, покажешь, – небрежно, как о само себе разумеющемся, сказал он.

Когда процесс общения переходит на такой уровень, нужно брать ситуацию на себя. Ну, я и взял. Подошел к нему и врезал в ухо. Не слишком сильно, но, честно говоря, и не особо сдерживаясь.

Я в конюшнях с детства, а следовательно, с детства среди тренеров, жокеров, букмекеров, кидал, карманников, всякого рода жуликов и прочего люда, который живет только одним – надеждой на удачу. И в погоне за этой удачей страсти порой разгораются такие, что в ход идут не только слова или даже кулаки, но кое-что похлеще. Помню, как намоих глазах из денника выносили зарезанного жокера дядю Вову. Был он, конечно, жуликоват и жаден, но его смерть произвела на меня, тогда еще совсем мальчишку, очень сильное впечатление. Ипподромные меж собой говорили, будто его убили по приказу одного букмекера, за то, что дядя Вова его кинул на деньги, а следствие – много лет спустя я, когда появилась возможность, поинтересовался – пришло к выводу, что жокер погиб от руки психически ненормального болельщика, в пух проигравшегося на бегах. Что ж, одно другого не исключает. Но это крайний случай. А вот всяких драк и угроз… Словом, проходил. Поэтому церемониться я не стал.

Видно, у Рэма тоже были еще те университеты, потому что ни удивленно восклицать, ни пучить глаза, ни даже бежать к начальству не стал. Скатившись с кровати, он живо принял боевую стойку и двинулся на меня, перекосив лицо в неестественной, неживой улыбке. Говорят, в подобные моменты моя физиономия не несет печать христианского смирения.