Юрий Леднев - Мать скорбящая

Он кивнул ей, а она продолжала рассказывать:

— Потом — уколы, переливания, процедуры, мази, маски — и все это много лет. Мне до сих пор снятся горы трупов. Я думала, что в душе моей навсегда останется ужас смерти. Но, когда родилась она, стало легче. Я стала забывать. С ней такая радость! С ней хочется жить. Жить, жить, жить! А они, — женщина показала на окно, — отравили мою радость! Они все разрушили! Полуидиоты несчастные! — Она закрыла лицо руками…

И тут заговорил он. Он говорил о том же самом, но по-своему. По его выходило, что катастрофа обрушилась не на один город, а на всю планету сразу. Произошло это вероломно. Правда, о возможности удара говорили много и постоянно. Некоторые умы даже подсчитали ущерб материальный, масштаб разрушений и количество жертв от любой возможной войны: атомной, газовой, нейтронной. А умы деловые попутно с убытком вывели финансовую выгоду и некий моральный выигрыш от предстоящей массовой бойни; о ней вещали на все лады политики и военные. Но она все же стала внезапной, была необъявленной, и в том — ее вероломность.

Как предположили позднее научные эксперты, вначале был произведен лучевой удар из новейшего оружия. Он и стал детонатором в цепи трагических последствий, прокатившихся по планете. От удара стали взрываться склады ядерных и нейтронных зарядов, которых к тому времени было великое множество. На всех континентах прогремели неслыханные грозы, пронеслись радиоактивные смерчи, сея смерть, заражая землю, воду, воздух.

За короткий срок было умерщвлено и отравлено почти все живое на суше, в морях и океанах. Цветущая планета представила собой страшную картину: всюду непрерывно грохотали взрывы, пылали леса, горели хранилища нефтепродуктов, склады каменного угля, торфа. Из разрушенных плотин водохранилищ неслись, бурля, потоки закипевшей воды. Ядовитая гарь, дым и едкая пыль носились над Землей, смешиваясь с запахом горелого мяса. Рушились горные обвалы, начались землетрясения. Крики, стоны, вопли умиравших людей и животных покрывал жуткий вой сирен и гудков…

Из девяти миллиардов людей, составляющих когда-то великое Человечество, чудом уцелело несколько сотен человек. Остальные погибли смертью, недостойной для разумного существа, способом массового самоубийства, которое подготавливалось методично, неотвратимо, на самом высоком научном уровне…

Она слушала его ужасное повествование, широко раскрыв глаза. А он в нарушение запрета, будто стремясь опровергнуть ее упрек в том, что хочет скрыть правду от потомков, выложил ей все, что было ему известно о страшном апокалипсисе. Он подавал ей самые жуткие факты без всяких страстей и эмоций, как эксперт, а она ловила каждое слово как откровение пророка.

Когда он закончил свой рассказ, то сам ужаснулся. И в его воспаленном сознании встали опять проклятые вопросы, которые частенько мучили его до бессонницы:

«Почему же те, кто стоял тогда у руля судеб мира, не нашли разумных путей разрядки, а поплыли дорогой конфронтации?»

«Почему прошедшие мировые войны с их ужасными картинами не послужили человечеству уроком?»

«Почему ученые, вставшие в услужение молоту войны не поняли, что их плоды-изобретения приведут к общечеловеческой катастрофе?»

«Почему, несмотря на широкие протесты общественности, горы оружия на планете не уменьшались, а все росли и совершенствовались?»

Глава не заметил, что повторяет вслух эти вопросы. И еще увидел, как шевелятся ее губы, и понял, что она тоже ждет ответа на эти вопросы.

— Почему? — повторил он за нею и признался сам себе, что отвечать ему придется чистую правду.

Не такие ли, как он, политики утверждали тогда, что оружие необходимо иметь «для равновесия сил»? Как будто на весы судеб они клали безобидные гирьки или камешки, а не инструменты убийств. Эту чудовищную ложь им помогали утвердить в сознании людей мощные средства массовой информации с совершенной аппаратурой, с миллионной армией специалистов по обработке умов.

А военная промышленность тем временем производила на конвейерах заряды боеголовок мощностью в тысячи «хиросим», и об этом сообщали в печати и по радио так, словно это работала большая печь, выпекавшая огромные караваи хлеба, того хлеба, которого так недоставало тогда и взрослым, и детям — всему миру.

Он припомнил, как в то предгрозовое время киты и дельфины стаями выбрасывались на сушу. Видимо, их массовое самоубийство было признаком катастрофы или прямым знаком предупреждения. «Возможно, эти обладающие разумом животные чувствовали гибель нашего общего дома. У животных очень ведь сильно развито предчувствие гибели. Но злые силы победили разум, не вняли сигналам самой матери-природы — и катастрофа разразилась!»

Судьбе было угодно в числе немногих оставить в живых и его, теперешнего Главу Сената. Он не забыл, как потрясенные, полуобезумевшие от пережитого оставшиеся в живых собрались на «Острове жизни», как они назвали то место, где теперь жили. Все свои силы и сознание они сконцентрировали только на одном — выжить, выжить, выжить!!! Так уж устроена порода человеческая — выживать в любых условиях, во что бы то ни стало! И вообще, выживание — главный закон всего живого в природе.

Люди нашли средство защиты от радиации и ядов, способ очистки воды и пищи. Изготовили специальную одежду, позволяющую находиться в зараженной среде, построили жилища с кондиционерами и все то, что помогло им выжить и не погибнуть в ядовитой смердящей помойке.

Островитянам уже казалось, что жизнь восторжествовала! Но очень скоро они увидели и поняли: на острове царила Смерть, но не было Рождения. Были умирающие от болезней и старости, но не было новорожденных. А без детей нет эстафеты жизни, нет ее восстановления. И, осознав это, они поняли, что надеяться не на что.

Замолкли свадебные пиры. Не слышно было песен о любви. Ученые были бессильны. Что-то произошло в наследственном механизме людей. Взгляд людской напрасно ловил вокруг неторопливый ход детской коляски. Напрасно слух ловил крик ребенка. Жителей «Острова жизни» сопровождали только похоронные шествия да нарастающее безумие.

Страшен был вид бедствия. Но еще страшнее — мысль о вырождении. Она устрашающа, нестерпима для человеческого сознания. Мысль о том, что скоро не останется ни одного человека, а планета станет безжизненной пустыней, сковывала чувства смертельным ужасом. В сознании стояла страшная картина: необъятное пространство Вселенной — галактики, звезды, туманности, планеты — но нет, не слышно во всем этом мире ни единого живого голоса. Только безмолвие, только пустота! Было отчего сойти с ума!