Станислав Жейнов - "Цесариус" обреченный...

За спиной у Константина загрохотало, упал подвесной шкафчик с инструментами, раздался стон.

— Ну что еще? — недовольно бросил картограф.

— Я убью его…Ссс… неряха косоглазая, — помощник выругался, закашлял.

— Нет времени. Эрик надо идти. Где ты там, поднимайся.

— Не могу, тут шагу ни ступить. Он тут ящики разбрасывает, гад. Разжалую в тароукладчики.

— Нет такой должности.

— Будет.

— Держись за меня.

Константин подошел к помощнику, присел рядом, пошарил рукой в темноте, дотронулся до бедра.

— Вот ты где.

— Дай отдышаться, так скачешь… Фух… Чертова шкатулка, как нарочно все… Говорю тебе, его построили чтоб сжечь. Так корабли не строят. Восемь ярусов, сорок отсеков, корпусы, подкорпусы, и коридоры, бесконечный коридоры… В перегородках сквозняк, откуда? Одно название что буфер… Все задраили и бестолку. Не задушили мы его, Костя… Не задушили… огонь вниз пошел, и третий ярус уже горит: пятнадцатый отсек. Снизу конопатили, но там столько щелей… Все равно воздух есть… Бесполезно все…

— Сколько человек работает?

— Двадцать.

— Всего?

— Сейчас двадцать, по пять на отсек. Десятерых отправил спать. А ты думал!.. Люди не железные. Да, еще двое, Леро и Сиоха задохнулись, час назад, на третьем… Внизу азиата завалило. Он за неделю седьмой.

Азиат, — расстроено произнес Константин. — Я его плыть уговорил…

— Ни только его… Много обгоревших, есть очень тяжелые: уже не очухаются.

— Кто еще?

Помощник промолчал.

— Почему обгорели? — спросил Константин.

— Третий ярус отвоевывали. Пену качаем, как ты сказал — хорошая вещь… порошка, правда мало. Держим… держим, но… Вырвется наверх и все… пары часов хватит. А так, день-два на отсек… может, недели две и продержимся. А надо месяц, да?

— Месяц, — подтвердил картограф.

— Не успеем, бесполезно это. Да и сам-то веришь, что за месяц дойдем? От Сибрея до Тиру "Икар" четыре месяца шел, так он почти пустой был, эх… — откашлялся, и продолжил, — Две недели как отчалили, и еще месяц, ты говоришь, итого полтора… за полтора хочешь добраться. Напрямки, через рифы, с такой-то осадкой. Самоубийство.

— Ничего, выйдем на течение, может и быстрее получится. Больше, все равно ничего ни придумать. Ты отдохнул? Вставай. Не нравятся мне твой настрой… Может, и ты, береями грезишь? — А жрать друг друга по жребию, или сначала добровольцев?

— Там разобрались бы.

Помощник поднялся, придерживаясь за стену.

— Пойдем. Ты мне это… людей давай.

— Через неделю, ни раньше, — сказал Константин. — Через неделю наших тут никого не будет, всех наверх заберу.

— Боюсь, некого будет забирать. Надо сейчас.

— Нет.

Минуту шли молча, наконец Константин, произнес:

— Эрик, мне их жаль не меньше чем тебе. Но давай без сантиментов. Не из кого выбирать, пойми. Эти люди, как и ты, плавали на моих кораблях; они знают меня, верят и готовы подчиняться. Не представляешь, какие там настроения? — картограф поднял вверх палец. — Так они и десятой, того, что происходит не знают. Сразу бунт. Друг друга резать начнут. Первых нас, конечно.

— Думаешь, не знают?

— Нет. Откуда? Сегодня услышал: "На первом ярусе примесь дыма ноль семь процента".

— Как так? — удивленно спросил помощник. — Уже неделя, как перевалила за два.

— А в докладном журнале, для "старших", я до сих пор указываю ноль семь. Как чувствовал. Рыба с головы гниет. Я знаю кто…

— А капитану, что говоришь?

— Все, что знаю я и два моих помощника, известно и ему. Кстати, ты останешься за главного. Вик мне на верху нужен. Он говорит хорошо, и боятся его. В пять построение. Пожара уже не спрячем, но про масштаб пока не будем распространяться. Мне нужна эта неделя, мой друг. Ну, чего ты опять кашляешь? Не останавливайся. Да, ты, так и не сказал, кто обгорел. Чего молчишь?

3

Мертвые лежали у стены. Почти не отличить: обгоревшие, скрюченные, с одинаковым выражением боли на лицах. Но Вика узнать не сложно, по протезу, вместо левой кисти. Константин склонился над телом первого помощника, потрогал опаленные волосы.

— Вик. Друг мой, как же ты меня подвел.

Комната проходная, туда сюда мелькали грязные, потные, с оголенными торсами: с тачками, ведрами, топорами. Когда они замечали Константина, то улыбались, и было странно видеть проявление радости на этих уставших, жестоких лицах. А из коридоров доносилось: "Капитан Рум здесь!.. Наш капитан здесь!.."

От едкого дыма защипали глаза; картограф прижал ко рту платок, вдохнул, и еле сдерживая кашель обратился к Эрику:

— Почему сразу не сказал?

За стонами, топотом, чавканьем насосов, за всей этой шумящей суетой, Эрик не расслышал.

— Почему не сказал? — повторил Константин.

— Когда я уходил, первый помощник еще дышал, — прозвучало в ответ.

Картограф приглядывался к другим обгоревшим, и никого больше не мог узнать.

"И они верили мне, улыбались, называли капитаном. Даже здесь, на "Цесариусе" — капитаном. А если б знали чем кончится?.. Может и знали. Просто выбора не было. Им легче. А мне… нужна эта тяжесть? Завтра, соберу всех, скажу: плывите куда хотите. И через две недели, будем на островах. Холодные скалы, пустой горизонт и голодная смерть. Их решение. Верное или нет, не важно. Главное, я снял с себя груз. Или не снял? Не снял. Один, может решить за всех, если он прав, если во благо… Если, я и правда верю в то, что делаю… Какого черта!.. Себе же вру. Есть шанс, что нас найдут на Береях? — маленький, но есть. Есть шанс доплыть до Тиру? — такой же. Но я выбираю Тиру, потому что двадцать процентов груза — мои. Дело всей жизни — вот что еще на весах. Вот она — правда. Как всегда гадкая, постыдная. Может, и без этих двадцати процентов, шли бы тем же курсом? Может. А этих, что еще час назад дышали, устраивает это "может"?"

— Пятнадцатый горит! — послышалось из далека. — Скорее, пятнадцатый горит!

Эрик посмотрел на Константина.

— Не может быть. Там по колена воды.

— Пятнадцатый горит!

Константин сорвался с места, помощник следом. Все как вымерли, в отсеках ни души, подбежали к насосам, и тут никого. Скоро Эрик обогнал картографа, позади них послышался топот. Константин оглянулся, крикнул, что есть мочи:

— К насосам! Качайте, качайте воду!

Его поняли: несколько секунд, и шланги, что тянулись по отсекам вздулись от давления, эфир наполнился тяжелым дыханием поршней. Чем дальше по коридору, тем гуще дым: все хуже видно и тяжелее дышать. Картограф запнулся о что-то большое, мягкое, чуть не упал.

— Осторожней, — услышал впереди придушенный голос помощника. — Тут еще двое.