Станислав Жейнов - "Цесариус" обреченный...

— Это катастрофа. Боже, мне плохо… Как вы можете?.. — Натан схватился за грудь возле сердца, стал быстро и громко дышать. — Сегодня, я спас вам жизнь, — говорил задыхаясь, — и, признаться, думал, это нас сблизит: мы станем верными товарищами, рука об руку противостоять несправедливости, выкорчевывать предрассудки… — уперся кулаком в живот, надавил несколько раз, и принялся массировать справа под ребрами. — Ах я глупец, обрадовался, думал, вместе подпишем прошении в комиссию идеологии и пропаганды, а теперь…

— Еще подпишем, — сказал Константин и улыбнулся. — Интересно. Что вы ему там наобещали? Ведь все равно убили бы. Хм… А что бы вы делали на этом острове — год, или даже два?.. А что бы вы ели? Прокормить такую ораву… Вы смелее меня… или не отдаете себе отчета… или…

— Катастрофа. — несколько раз проговорил Натан, качая головой. — Катастрофа. Но постойте, ну зачем же мне тогда его убивать. Если я такой подлец, то и пусть бы себе стрелял…

— Да он не снял пистолет с предохранителя! Стрелок!.. Досадно, неправда ли?

— Я этого не знал.

Константин продолжал улыбаться.

— Конечно не знали…

— Правда, не знал!

— Ну конечно. Я верю вам любезный. Ваши принципы… да и зачем вам это. У других не знаю, а у вас хватит ума не участвовать ни в каких сговорах. Я просто пошутил.

"Все простачка разыгрывает. Но испугался, вроде, натурально. Вспотел, дрожит, так-то, в другой раз подумаешь. Ты только в обморок не падай".

— Пошутил-пошутил, идемте ко всем, — сказал картограф и потянулся к ручке.

Синоптик выдохнул.

— Погодите, это правда?! Вы ни подозреваете меня?

— Для этого нет ни желания, ни оснований.

— Фухх… — Натан достал платок, принялся вытирать лоб и щеки. — Вы разыграли меня. Ах какой хитрец. Хитрец, — повторил грозя пальцем. — Фух, месье Константин, вот это встряска… — надавал себе легких пощечин и тихо засмеялся. — Как Вам это удается… так прочистить мозги! Я как заново родился!

— Ха-ха-ха, — раздался подчеркнуто неискренний смех. Константин дружески похлопал синоптика по плечу. — Скажу вам даже больше: о таком незначительном происшествии я не стану упоминать в отчете. Все эти мелочи "Кампании" не интересны.

Оба вдруг перестали улыбаться, несколько секунд молча глядели друг на друга; Натан еле заметно кивнул, Константин ответил тем же, взялся за ручку и…

— А вы слышали последний анекдот про хитрого юнгу? — спросил синоптик.

Лицо картографа выразило приятное удивление.

— Нет, новыми давненько не тешили. Неужто обрадуете?

— Обрадую-обрадую! Призабавнейший рассказец… со скандальцем месье Константин.

— Ну, не томите, — попросил Константин, толкнул дверь и подался вперед. Натан шагнул следом.

— Хитрый юнга просыпается, извините, в борделе…

— Ха-ха, ну это как всегда… ну-ну…

— Шарит рукой по кровати, бац — мешок. Большой мешок с монетами.

— Хе-хе, вот везучий проныра!

— Ха-ха, слушайте дальше…

2

Продолжай-продолжайте, — сказал Константин старшему смотрителю корабельного музея, макнул кончик сигары в уже остывший кофе, воткнул в уголок рта, затянулся, пустил вверх струю дыма и заложив ногу за ногу откинулся в кресле.

"Желтые зубы, чахоточный кашель, отхаркиваться начал — никуда не годится. Отрава… все до единой… в море. Завтра, нет, завтра трудней день".

— Чего замолчали гер Фердинад?

— Боюсь, позволю себе лишнего.

— Уже, — сказал Константин.

Смотритель взял со стола бутылку коньяка, откупорил, налил пол стакана и выпил.

— Не называйте меня так. И графом Фердюа больше не называйте, и бароном Штутгартом, и принцем Магандалбой, и этим, как его?.. Я вас раскусил. Завидуете моему титулу, вот и передразниваете. Только ведь под своими дырявыми панталонами, чужого благородства не спрятать. Кто вы есть — торгаш, выскочка, калиф на час.

"Совсем сдал старик. Такой деликатный, умный, а храбрый какой и нате. Страшно ему. Это от страха он столько хлебает. Недели две не сохнет. Ну а вы то граф почему не сошли, на что надеялись?"

Картограф окинул взглядом весь зал. "Старшие", почти все были здесь: всего человек пятнадцать; как всегда разбились на кучки и утопая в сигаретном дыму дегустировали спиртное, вяло спорили, все о том же."…и будущее торгового флота…", доносилось из углов, "…ничего важнее статистики, и формуляр здесь основа…"

— Месье Константин вы замарашка, — отвлек смотритель.

— Вот как, — отреагировал картограф, подозвал бармена, когда тот подошел, положил на поднос чашку, попросил еще кофе. Снова обратился к собеседнику:

— Это интересно.

— Вам бы в земле ковыряться, коров пасти, и этих… кроликов разных. Вы отреклись от предназначения. Такое не проходит бесследно! Вы замарались деньгами. Зарылись в них как в кости прокаженного, грызли и наслаждались трупным ароматом.

— Спасибо за кофе, — поблагодарил бармена. — Гер Фердинаду еще коньячка принесите.

— Вы слишком долго жили в нищете, и клялись себе: уж теперь не упущу, теперь не вырвется. За десять лет не купили ни одного приличного костюма, ели с прислугой и экономили на лекарствах для больной тетушки.

Константин удивленно вскинул брови, обиженно закусил верхнюю губу, но монолога не прервал.

— И только работать, работать, работать… Низшие классы ни в чем не знают меры. Перерыли килем залатанной "Офелии" все отмели восточного и южного побережья, раздавили дюжину голубых черепах, стерли в песок десять миль коралловых рифов. Три шхуны, магазин, ткацкая фабрика, километр батиста и уже уйти бы на покой, жениться на ком попородистей, да кресло-качалку с пледом в винный погреб снести, но… Мачты "цесариуса" уже показались на горизонте. "Кампания" построила корабль каких еще не знал океан.

Мало-мало, давай еще, хочу большего! — взывала нищета. Голодранцу с манерами мелкого буржуа грезилась королевская корона. И месье не противился желанию. Баловню судьбы, этому звездному мальчику, забыли сказать: все места куплены, и кассир уже пол часа как крикнул: за крайним не занимать!

Проведение все расставило по местам. Хромосом богатства — привилегия избранных. За месяц месье продал все: шхуны, столовые приборы, и украшения покойной тетки. Сделка всей жизни состоялась. И все эти не съеденные устрицы, бессонные ночи, и тетушкины слезы сгорят в печке. В большой, плавающей печке, под названием…

— Что вы себе позволяете?! — раздалось за спиной смотрителя. Натан Рикша, с красным, перекошенным от гнева лицом, как приведение возник из неоткуда, схватил, опешившего старика за плечо, и прошипел: