Владимир Михановский - Находка

В чем же все-таки дело? Почему начали падать сборы? Пульт неизменно подтверждает, что на территории квадрата все в порядке: глазок аварийного сигнала не светится. Это все белковые. Румо инстинктивно чувствует в них врагов, мстительных и злобных. Словами этого не объяснишь, но Румо уверен: белковые его ненавидят! За что? "Извечная ненависть развивающейся системы к тому, что ограничивает ее свободу", - говорит Грено. Может быть, он прав. Но Румо от этого не легче. Его замучила эта атмосфера ненависти и недоговоренности. В последнее время Румо начало казаться, что белковые замышляют что-то недоброе. Простая мнительность, говорит Грено. Хорошо, если так.

Пока Румо предавался мечтам и грустным размышлениям, низкое солнце успело приметно склониться к западу. С поля возвращалась группа белковых. Возвращалась немного позже, чем следовало, - по вызову Румо они должны были быть здесь еще полчаса назад. К этой группе Румо испытывал наибольшую антипатию.

Идолы шагали вперевалку, движения их были заучены раз и навсегда, но на этот раз в походке белковых Румо почудилось что-то вызывающее.

Неужели и землецы вот так же ходили когда-то? Румо невольно усмехнулся с чувством собственного превосходства. Неужели его предки, подобно этим белковым идолам, медленно перемещались, переставляя ноги и неуклюже размахивая для равновесия руками? Грено говорит, что землецы не ходят уже триста лет. К чему ходить пешком, если есть манипуляторы? Маник доставит тебя куда угодно, только пожелай этого.

Вечерело. Румо все оттягивал момент, когда придется заняться настройкой белковых.

Вдали на дороге, рассекающей надвое большой квадрат поля, показалась точка. Румо приставил ладонь козырьком. Сборщик? Но сегодня не его день. Вглядевшись, Румо вскрикнул от радости: Грено!

Румо двинулся навстречу гостю.

Грено испытывал необъяснимое чувство симпатии к этому юноше с живыми глазами, в которых постоянно отражалась пытливая работа мысли. Даже маник Румо двигался всегда порывисто, скачками, отвечая внутреннему состоянию хозяина. И мечта Румо о мегаполисе была близка, хотя об этом не знал никто.

- Опять недобор, - пожаловался Румо.

- Большой? - с сочувствием спросил Грено.

- Такого еще не бывало, - вздохнул Румо.

- Думаешь, они виноваты? - понизил голос старик, кивнув в сторону белковых, которые прохаживались перед хранилищем, разминая затекшие мускулы.

- А кто же еще? - горячо сказал Румо.

- Настройку проверил?

- Нет еще, - опустил голову Румо.

- Ладно, вместе посмотрим, в чем дело. Мои тоже капризничают.

Они помолчали, глядя на умирающий закат. На западе слабо светилась ровная дуга горизонта, подобная остывающему слитку металла. Там и сям высились башни искусственного климата, которые тоже обслуживались белковыми. Но даже башни климата не в силах были окрасить удручающего однообразия ровной, как стол, поверхности.

- Слышал я когда-то такие слова: лицо планеты, - сказал Румо, задумчиво глядя вдаль. Немного помолчав, затем повторил: - Лицо планеты... Бессмысленные слова! Что же это за лицо, если оно лишено всякого выражения? На тысячи лет одно и то же: ровное поле.

- Не всегда наша планета была такой гладкой, - возразил Грено. Когда-то лицо ее имело собственное выражение. Были и сопки, и овраги, и холмы...

- Куда же все это пропало?

- Сгладили. Так удобней выращивать и собирать пшеницу, - пояснил Грено. - Горы остались только где-то в заповедной зоне.

Они медленно двинулись к дороге. Их маники скользили рядом, бок о бок, словно две лодки.

- Скажи, Грено, - начал Румо, - я давно хотел спросить тебя... Ты так интересно рассказываешь о мегаполисе... А сам ты бывал в мегаполисе?

- Почему ты вдруг вспомнил мегаполис? - спросил Грено, не глядя на собеседника.

- Я думаю о нем всегда.

- Брось эти мысли, - строго сказал Грено. - Землец в город попасть не может.

- Знаю, - кивнул печально Румо.

- Да и что там хорошего, в мегаполисе? - продолжал Грено. - Суета, сумасшедшая гонка, ставки в которой - жизнь и смерть. Дым, копоть, чад... В общем, чувствуешь себя как в кипящей воде, - махнул рукой Грено, но Румо заметил, что глаза старика загорелись.

Маники продолжали скользить, а слева и справа к дороге подступала ветвистая пшеница. Стволы растений, толстые, как бамбук, с трудом удерживали налитые колосья. Кое-где зерно начинало течь: белковые явно не справлялись с работой.

- Я дал бы себе вырвать глаз, чтобы другим посмотреть на мегаполис, - сказал Румо.

- Запомни, мальчик: не всем быть урбанами, - рассудительно сказал старик. - Кому-то надо ходить в землецах. Вот как нам с тобой. И тут ничего не поделаешь. - Он высунул руку из манипулятора, отвел в сторону усатый колос и добавил: - Стену не пробьешь.

Загустевшие вечерние тени легли на пшеничные заросли.

- Послушай, Грено, - зашептал вдруг Румо. - А что, если бы мы сейчас разогнали маники до самой большой скорости...

- И?..

- И прямо в мегаполис!

- И расшиблись бы о силовую защиту. Или увязли в ней, как мухи в липучке.

- Знаю, - нахмурился Румо.

В этом месте послышался треск, и голос пропал. Очевидно, дешифратор размышлял над новым листком. Впрочем, пауза длилась недолго.

- ...История, которая уходит корнями в глубь веков, - снова начал механический голос. - Год за годом город разрастался, поглощая окружающее пространство, подминая под себя окрестные селения. Наконец в перспективе возникла реальная опасность, что вся планета превратился в огромный город. Словно гигантский магнит, притягивал город людей. Приток их был беспрерывен и возрастал с каждым годом. Но синклит олигархов не мог отказаться от баснословных доходов, которые приносила пшеница. Для пшеницы же была необходима не только территория, но и люди - хотя бы по одному на каждый квадрат: слишком опасно было бы предоставить белковым полную самостоятельность.

Находить добровольных землецов становилось все труднее. Все уходили в мегаполис. И тогда синклит после долгих дебатов решился на крайние меры. Любой ценой нужно было оградить мегаполис от дальнейшего разрастания. И вот вокруг города выросла Стена, окаймленная защитным полем.

Но просто закрыть доступ в город было нельзя, как нельзя человеку перерезать артерии. По бесчисленным дорогам в город и из города непрерывно шли грузовые потоки - кровь, омывающая огромный организм. Тогда-то и придумали радиожетоны, позволяющие владельцу беспрепятственно проникать сквозь Стену...

Не знаю, кому попадут в руки эти записки. Знаю лишь, какая кара постигнет меня, если эти листки попадут к охране. Но все равно, я должен запечатлеть слово правды. Если я его не произнесу, оно убьет меня. Истина не жалует своих приверженцев, что ж! Зато по крайней мере я знаю, на что иду.