Джон Браннер - Бесчисленные времена

— Поднимитесь для приветствия его королевского высочества, принца Новой Кастилии, назначенного приказом его величества Гроссмейстером Службы Времени.

Присутствующие поднялись и низко раскланялись.

Когда герольд каркающим голосом велел садиться, принц уже занял свое место. До сих пор дон Мигель видел Гроссмейстера лишь издали на официальных приемах в окружении гигантской свиты. Теперь Наварро с интересом рассматривал принца. Это был невысокий кругленький человечек с пухлыми коротенькими ручками и ножками, маленькой черной бородкой и крохотной лысинкой на макушке. На нем была парадная форма рыцаря священной Римской империи, а на груди сверкали звезды орденов, которыми его наградили как принца королевской крови. Он имел впечатляющий вид, не смотря на размеры.

Принц с не меньшим интересом изучал дона Мигеля. Под его инквизиторским взглядом Наварро почувствовал себя неуютно и боялся заерзать, как нашкодивший пацан.

Вновь прозвучал голос герольда — теперь он напоминал скрежет пилы, которая вгрызается в свежую дубовую доску.

— Вы Наварро, не правда ли?

— Так точно, сударь, — с трудом разлепил губы дон Мигель, рот его внезапно пересох. Он был убежден, что строго следовал инструкции, но как расценят его действия Генеральные сотрудники?

— И вот эта чепуха вызвала такое волнение? — принц наклонился и вытянул вперед толстенький пальчик, поросший черными волосками, мягко тыкая его в маску. Похоже, она ему понравилась, или нравилось золото, из которого ее выковали. Налюбовавшись маской, принц откинулся в кресле и бросил на арестованных колючий взгляд, потом повернулся к темному ряду Генеральных сотрудников.

— Это по вашей части, падре Рамон, — сказал он.

Дон Мигель видел, кто ответил принцу. Он никогда еще не находился рядом с падре Рамоном, иезуитом, Главным теоретиком Службы и величайшим из живущих ныне экспертов в области хроноведения и всего, что связано с путешествиями во времени.

— Я рассмотрел объект, — сухо отозвалась фигура справа от принца. — Это, несомненно, ручная работа из мексиканского золота. Импортирована без ведома и согласия Службы.

Дон Мигель приободрился, значит, хотя бы в происхождении маски он не ошибся.

— Мы пока не можем полностью оценить всех последствий этой темпоральной контрабанды, — продолжал иезуит. — В настоящий момент наши эксперты пытаются определить время создания маски, идентифицировать город и установить мастера. Как только уточним детали, примемся выяснять последствия кражи маски из прошлого. Если их не обнаружим, то окажемся перед серьезной дилеммой.

— Как это? — не понял принц.

— Imprimus, — падре Рамон извлек свой тонкий палец из тьмы сутаны и ткнул его в стол, будто клопа раздавил, — мы установим, действительно ли вернули маску туда, откуда ее незаконно изъяли. Мы обязаны обнаружить точку во времени и обстоятельства, при которых это случилось, а, вернув, проследить — не было ли нежелательных последствий. Sekundo, мы обязаны выяснить, если она не была возвращена, действительно ли имеем дело со случаем измененного хода истории.

— Вы имеете в виду, — дон Мигель страшно удивился, осознав, что сам это и говорит, все присутствующие уже повернулись к нему, и он продолжил с мужеством отчаяния: — Вы имеете в виду, падре, что мы можем обнаружить… что исчезновение маски уже внедрено в новую историю, и нам неизвестен ход событий, измененных из-за кражи?

Темная фигура качнула головой в балахоне.

— Ваша смелая догадка, — холодно произнес иезуит и помедлил так, что дон Мигель успел спросить себя, в каком смысле его догадка «смелая», — …корректна.

Дон Мигель едва слышно поблагодарил и решил попридержать язык до тех пор, пока его не спросят.

— Значит, технические аспекты можно поручить вам, падре? — спросил принц с облегчением.

— Думаю, в данный момент это самое разумное. Как только я буду располагать дополнительной информацией, незамедлительно предоставлю ее Генеральному совету для принятия дальнейших решений.

— Хорошо! — принц явно обрадовался возможности прекратить заумную дискуссию и моментально обратился к следующему вопросу, который, очевидно, интересовал его куда больше. — Теперь перейдем ко второй проблеме этого неприятного дела. Прежде всего… Наварро! — произнес он так резко, что дон Мигель вздрогнул. — Что это на вас накатило, когда вы приказали задержать маркизу ди Хорке, ведь совершенно ясно, что она — лишь безобидная участница дела?

У дона Мигеля душа ушла в пятки.

— Я действовал, сударь, в строгом соответствии с инструкциями и предписаниями Службы, — деревянным голосом сказал он.

— Ради Бога, приятель! Вам никогда не говорили, что слепое следование букве закона — признак человека без воображения? Я изучил представленную мне информацию, из нее однозначно вытекает, что ее светлость действовала с чистой совестью. Я немедленно освобождаю ее из-под стражи и требую, чтобы вы попросили у нее прощения, прежде чем она вернется в Хорке.

Вот это да!

Вступать в дискуссию с Гроссмейстером Службы в присутствии посторонних, — об этом не могло быть и речи. Но разве не закон — как по букве, так и по духу! — является важнейшим оплотом всего человечества против сил хаоса? Даже принц королевской крови не мог приказать извиняться за то, что сотрудник действовал по закону!

Он понимал, что все в зале с интересом ждут, как он выполнит желание принца. К нему повернулись недоступные для созерцания лица Генеральных сотрудников, а маркиза, торжествующе глядя, принялась барабанить наманикюренными ноготками по подлокотникам кресла.

Скрывая неуверенность, дон Мигель медленно поднялся. Когда он выпрямился во весь рост, то уже знал, что скажет.

— Сударь, при всем уважении к вам как к моему принцу и Гроссмейстеру, я не буду извиняться пред маркизой за то, что поступил по предписаниям закона, но охотно извинюсь за то, что не осознавал, что когда дело касается ее, то речь идет о безобидной участнице дела.

Безобидная… то есть простофиля. Он надеялся, что они уловят тонкий намек.

Именно так и произошло. Маркиза остолбенела от ярости, а лицо принца стало пурпурным. Дон Мигель уже приготовился встретить волну королевского гнева. Но напряжение внезапно разрядилось тонким высоким смехом. Наварро вгляделся — смеялся падре Рамон.

— Гроссмейстер, это извинение попадает в самую точку! — воскликнул иезуит. — Конечно, ведь каждый, кроме безобидной и наивной души, спросил бы себя, с какой стати такой прекрасный предмет искусства попадает в частные руки, а не в музей?