Вячеслав Рыбаков - Звезда Полынь

Он ласково прижал кончиком указательного пальца ее нос, как кнопку.

— А что ты мне говорила, когда я писал, что Путина нужно сместить и судить за нарушение Хасавюртовских соглашений?

Она опустила глаза.

— Что нельзя идти на поводу у бандитов… — тихо признала она.

— Ну, вот.

— Он так быстро вырос… — едва слышно прошептала она, и голос ее дрогнул близкими, готовыми хлынуть через край слезами.

Это точно, подумал Бабцев. Быстро. Только вот — кто о ком.

— Первогодков сейчас в горячие точки не посылают, — успокоительно сказал он. — Хоть этого мы сумели добиться.

— Ну и что? — спросила она. Шмыгнула носом. — Ну и что? Там и без войны сколько ребят калечатся. По телевизору чуть ли не каждый день… Побеги, стрельба друг в дружку… Это же страшно подумать, что творится в армии.

Да уж, подумал он. Американец Хеллер, наверное, полагал, что описал ад — а описал дом отдыха с рисковыми аттракционами. Читайте Гашека. Армии всех тоталитарных государств одинаковы.

Только плюс еще вечный русский бардак.

Правой рукой он обнял жену за плечи и несильно притянул к себе. Она прижалась на миг, потом уперлась в его грудь кулачками.

— Нет, Тинчик, надо наконец что-то решать.

Тинчиком она его называла, когда хотела ну очень уж приласкаться. Понятно…

Она заводила этот разговор не в первый раз. Но теперь уже был май, приперло. Выпускной год у балбеса.

— Ты же знаешь, что у нас нет сейчас свободных денег.

— Неужели нужно так много? Я узнавала…

— Но ты же хочешь не только в военкомат. Ты же хочешь, чтобы он сразу поступал. Это по меньшей мере двойная такса.

— Как ты говоришь… — Она вывернулась из-под его руки и отступила на пару шагов. Подняла глаза. Глаза уже сделались сухими, и понятно было, что теперь она примется не умолять, а требовать. — Такса… Все-таки ты не настоящий отец.

— Тогда попроси у настоящего, — сухо сказал он.

— Ты же знаешь, что у него ни гроша.

— Так не бывает. Все эти годы он не давал ни гроша — это да. Воля твоя, тебе хотелось быть благородной. Я понимаю. Раз, мол, я сама ушла, то и… Но сейчас действительно критический момент. Пусть твой гений в коротких штанишках раскошелится в кои-то веки.

— Почему ты так пренебрежительно о нем говоришь?

— Да побойся бога, Катя! Я его вообще не знаю, мельком видел пару раз еще тогда… Я говорю о нем только так, как говоришь о нем ты!

— Неужели я обзывала его гением в коротких штанишках? Не помню…

— А разве это бранные слова? — улыбнулся он.

— Смотря каким тоном… Вот у тебя тон был сейчас такой…

— Какой у тебя, такой и у меня. Вот где-то перед самым разводом по телефону ты его назвала даже «Эйнштейном недоделанным». Но только один раз.

— И ты помнишь?

— Наверное, это у меня профессиональное.

Она помолчала. Покосилась в зеркало, летящим движением — он очень любил, как она движется, — поправила прическу. Помяла один из локонов надо лбом, когда прижималась лицом к его груди. Теперь все снова стало как надо.

— Это твое последнее слово?

— Катюша, ну нет денег, — сказал он мягко, но окончательно.

— А ты напиши что-нибудь такое… быстренько… для европейцев.

— Сейчас уже не те времена, дорогая. Нас почти придушили. Начинается все с того, что простые люди не хотят идти на поводу у так называемых бандитов — а кончается тем, что по-настоящему бандитской становится власть.

— Потрясающе. То есть ты хочешь сказать, я же и виновата в том, что у тебя нет прежних возможностей плеваться желчью?

— Не ты одна. Народ опять взалкал величия и вечных ценностей. Как я еще в девяносто седьмом писал, сравнивая нацистскую Германию и современную Россию, «расцвет национальной культуры даром не проходит».

— Ой, да хватит политики. Сколько лет вместе живем, парень к тебе по-своему очень даже привязан. И ты с ним вроде дружишь… Ты понимаешь, что сейчас решается вся его жизнь?

— Конечно, понимаю. Я не понимаю только, почему его отец должен быть избавлен от всех этих проблем. Он что, несовершеннолетний?

Она глубоко втянула воздух носом.

— Ну, хорошо, — сказала она.

Потянулась к вешалке, сняла плащ. Одним текучим, змеиным движением облилась чужой кожей. Линька наоборот. С почти издевательским изяществом вступила в туфли. Все это заняло секунды, он ни разу не смог поймать ее взгляд. Когда она хотела, она умела прятать глаза по полдня — а тут секунды.

— До вечера, — примирительно сказал он на пробу.

С поджатыми губами, молча она вышла из квартиры. Уже с лестницы оглянулась.

— Я сегодня возьму твою «Ауди», — сказала она, не глядя ему в лицо. — У тебя все равно пьяный вечер, а мне надо хоть иногда выглядеть посолидней.

Клацнула дверь — словно киллер передернул затвор.

С добрым утром, сказал себе Бабцев и несколько раз глубоко вздохнул, старательно успокаиваясь. Вот и попробуй поработать теперь. Она-то в своей конторе может это делать в любом состоянии, как автомат. За несчастные шестьсот баксов…

А ведь она заранее знала про «Ауди». Если сказала это только с лестницы — стало быть, ключи уже были у нее в кармане…

Все, все. Надо сосредоточиться. Работы непочатый край. А вечером — идиотская пьянка; никак в этой стране не могут без пьянок, ну никак. Подумаешь, несколько редакций разом определились, кого посылают на запуск. Первый частный геостационарный сателлит… Как будто это что-то значит. Если к стране фашист на фашисте, то хоть каждый день мирные геостационары запускай для слеподырых, блаженненьких дурачков из Европы — все равно от этих запусков за милю воняет поганой оборонкой. Ну, бог даст — опять упадет.

Коли едем вместе, надо, понимаете ли, всем заранее сдружиться — то есть выпить. Будто мы и без того не знаем каждый каждого, как облупленных. Один себе на уме, ни рыба ни мясо, один русопят (представляю, как он ужрется!), одна красотка, даже удивительно, как она с такой мордочкой и фигуркой еще умеет прилично складывать слова… Почему я должен с ними пить?

Что за мерзкая страна…

Бабцев просидел у ноутбука почти час, но работа не шла, и, когда зазвонил телефон, взял трубку с отчетливой надеждой.

И она оправдалась.

Хотя в первый момент он почувствовал скорее разочарование. Конечно, с Семкой Кармадановым они в свое время очень неплохо дружили, но нельзя дважды войти в одну и ту же реку — особенно если она давно пересохла. В молодости ничто не говорило о том, что, повзрослев, Семка станет ограниченным фанатиком. А нынче у него повсеместно воры, грабители обездоленного трудового народа, зверообразные приватизаторы…