Сергей Лукьяненко - Дорога на Веллесберг

Он покачал головой.

- А я знал одного. Почти полная потеря зрения, руки в язвах до самых локтей. Ему было двадцать семь, он выглядел на пятьдесят.

Мистер Эванс прикрыл глаза. Сейчас и он выглядел на пятьдесят, не меньше.

- Я знаю. Слышал... Да меня и предупредили врачи из Центра. Это бывает, если очень сильно перегружаться. Очень... Но что я могу поделать? Вы же теперь все взрослые... Не надо дожидаться пятнадцати... или сколько там было раньше, лет. Сдал экзамен - и можешь распоряжаться собой. Если вы сможете уговорить Тимми - я буду только рад. Пусть оперирует хотя бы два... Ну, три раза в неделю.

- Оперирует? - Игорь вскочил с кресла. Непонятная реакция. Всем известно, что психокинетики становятся, в основном, хирургами. Только они способны выдрать, вытащить из человеческого тела запущенный рак со всеми его метастазами или вылечить порок сердца у еще не родившегося ребенка. Игорь повторил: - Оперирует? Но ведь для этого необходима вторая ступень. Право на коллективную ответственность...

В полной тишине мы смотрели на то, как отец Тимми достает из ящика стола знак самостоятельности. Такой же, как у нас с Игорем. Только слова на нем другие: "Достиг возраста коллективной ответственности".

- Он его не любит. Отдал мне на сохранение.

- Ну я дурак... - отчетливо прошептал Игорь. - Дурак.

Он поднес знак к глазам, словно не веря. Потом быстро вышел из комнаты.

- Если бы их было больше... - как-то безнадежно произнес мистер Эванс. Ухода Игоря он, похоже, не заметил. - Тим ведь понимает - если он не поможет человеку, тот умрет. Вот и делает по три операции в день...

"А в редкие выходные развлекает своими способностями любопытствующих роддэров", - подумал я.

- Это ведь оказалось не очень и сложно - телекинез. Синтезировали какое-то вещество, оно позволяет любому стать психокинетиком. Но выпуск его наладить не могут, приборы не позволяют добиться чистоты раствора. Кажется, оно называется псикиноверрином...

- Псикиноферрином, - автоматически поправил я. - Там молекула гема в цепи. ПКФ встраивается в эритроциты.

...Боль. Дикая, запредельная, невыносимая боль. Выворачивающие все тело судороги. Фиолетовый туман, в котором плавают раскаленные добела шарики. Вот такой он - запах ПКФ для моего "суперобоняния". Длинный коридор. Белые стены. Режущий глаза свет. Я ползу по гладкому холодному полу. Навстречу уже бегут - проклятые, ненавистные белые халаты, такие же холодные и чужие, как эти стены. Меня тошнит, вместе с блевотиной выплескиваются сгустки темной крови прямо на чистые халаты, в сочувственные, встревоженные лица. И я кричу, выгибаясь в поднимающих меня руках: "Забирайте свое дерьмо! Забирайте! Я доварил вашу похлебку, пробуйте! И это, это жрите! Жрите..."

В Веллесбергском Центре Совершенствования я работал полгода. Уходя, сказал, что не хочу делать других такими же несчастными, как я сам. Соврал... Меня погнала в роддэры боль.

Дверь распахнулась, едва мистер Эванс собрался начать расспросы. Откуда это роддэру известно точное название препарата? Но в кабинет ввалились Дэйв с Тимми, и мистер Эванс мгновенно переменился.

- Пап, пошли купаться, - выпалил Тимми. - Покажешь нам, как плавать на спине.

Оба они - и Дэйв, и Тимми, были мокрые, взъерошенные и абсолютно счастливые. Похоже, мистер Эванс это понял. Он быстро встал.

- Пошли. В тридцать третий раз буду тебя учить.

Тут Тимми заметил меня. Неуверенно кивнул, видимо раздумывая, интересно ли настоящему роддэру бултыхаться в десятиметровом пруду. Я усмехнулся и с беззаботным видом поднялся с кресла. Пообещал:

- Сейчас я найду Игоря, и мы покажем вам настоящий класс.

После устроенной беготни я спал, как убитый. И проснулся лишь когда моя кровать начала ездить по полу.

Возле дверей я оказался, наверное, в один прыжок. Мне доводилось видеть разрушенные землетрясением дома... Но вокруг все было спокойно. Лишь дергалась, как в конвульсиях, кровать. Потом лежащая на столе книга поднялась в воздух и зашуршала перелистываемыми страницами. Я еще ничего не понимал. И только когда Тим глухо застонал во сне, до меня дошло...

В полутьме не было видно его лица. Я присел на кровать, взял Тимми за руку. Ладонь была горячей и напружиненной, словно он держался за что-то, мне не видимое.

- А ну, кончай, - тихо сказал я. - Все хорошо. Заканчивай.

Затрещала разрываемая книжная обложка. Я легонько похлопал Тима по щеке.

- Тимми, все хорошо... Просыпайся. Или смотри другой сон. Тимми, успокойся...

Я уговаривал его минут пять. Наверное, надо было просто разбудить пацана. Но мне не хотелось этого делать...

Когда книжка тяжело осела на пол, а Тимми задышал ровнее, я тихо, не включая света, нашел свою одежду. Быстро оделся. Посмотрел еще раз на Тимми - теперь он спал вполне безмятежно. И вышел.

В кабинете горел свет. Я чуть поколебался и сказал вполголоса:

- Мистер Эванс, до свидания.

Я был почти уверен, что он меня не услышит - за дверью слабо жужжало печатающее устройство компьютера. Но звук исчез, а еще через мгновение мистер Эванс недоуменно посмотрел на меня.

- Вы уходите?

Я кивнул.

- Жаль... - Он беспомощно улыбнулся. - Честно говоря... Тимми вчера так здорово развеселился, когда играл с Дэйвом.

- Пусть и дальше играют.

Он понял. И кивнул - не соглашаясь, а скорее с благодарностью. Потом вдруг шагнул ко мне и взял за руку.

- Скажи, если, конечно, тебя не задевает мое любопытство. Ты тот самый мальчишка, который однажды довел до конца синтез ПКФ?

- Я принимаю ваше обращение применительно к биовозрасту. - Я попытался улыбнуться. - Да, тот самый.

Он кивнул, ничего больше не спрашивая.

- Это очень трудно, - тихо сказал я. - Понимаете, человеческий мозг не рассчитан на то, что со мной сделали. Ему не хватает каналов восприятия. Ну, он и выкручивается, как может, превращая запахи в свет, звук... Иногда и боль. Очень больно, честное слово. А если просто лишить меня обоняния - я ослепну и оглохну. Все слишком тесно связано...

- Я верю.

Он ни о чем не просил. И от этого было еще тяжелей.

- Я вернусь в Веллесбергский Центр, - торопливо сказал я. Мне показалось, что он уже готов уйти. - Я тогда был младше, чем Тимми. А сейчас, наверное, выдержу... Ведь все равно, что бы я ни делал, моя дорога туда. И с нее не свернуть, я понимаю.

- Тебе очень трудно?

Я молча кивнул и спросил сам:

- Тимми выдержит год?

- Да. А почему год?

- Не знаю. Просто думаю, что за год успею. Игорь не сможет, никогда не сможет работать так, как вы - в миллионную долю. Только не обижайтесь.

- Я не обижаюсь.

- У него характер такой. Ему надо быть или первым, или хотя бы в первом ряду. Если он не найдет своей дороги, то так всю жизнь и останется роддэром. Лучшим роддэром в мире. И многим задурит головы, не со зла, а так... Но это не нужно, роддэры ведь не форма протеста и не поиск нового пути. Мы - боль. Форма боли в середине двадцать первого века. Такие, как я, у которых боль внутри, и такие, как Игорь. Середина, не желающая ей оставаться. А я все верю, что помогу ему найти свое место.