Айзек Азимов - Путь к Академии

— Это твои догадки, Демерзель?

— Да, сир. Он провинциал. Он не знает Трентора и его порядков. Он никогда не бывал здесь раньше и просто не умеет вести себя как человек светский, благородно воспитанный. И всё же он вел себя с достоинством, представ перед вами.

— А что тут такого? Я позволил ему говорить открыто. Отбросил весь этикет, все формальности. Обращался с ним, как с равным.

— Не совсем так, сир. Как бы вы ни старались вести себя с другими, как с равными, у вас всё равно не получится. Не в крови это у вас. Вы привыкли повелевать. Да расстарайся вы изо всех сил дать собеседнику возможность расслабиться, мало у кого такое выйдет. Большинство попросту утратит дар речи, а другие, что во сто раз хуже, начнут раболепствовать и растекаться мыслью по древу. Этот человек выстоял с честью, сир.

— Не знаю, не знаю… Можешь, конечно, восторгаться, Демерзель, дело твоё, но мне он не понравился, — буркнул Клеон и призадумался. — Кстати, ты заметил: он даже не пытался объяснить мне эту свою математику? Как будто знал, что я ни слова не пойму.

— Но ведь вы бы и правда не поняли, сир. Вы не математик, не учёный, не художник. Есть масса областей знания, где другие знают больше вас. И их призвание состоит в том, чтобы они поставили свои знания на служение вам. Вы — Император, а это звание выше всех других, вместе взятых.

— Да? Знаешь, меня бы ни капельки не обидел намек на моё невежество, прозвучи он из уст старика, копившего свой багаж знаний долгие годы. Но этот Селдон, он же мой ровесник. Как же он ухитрился узнать так много?

— Вероятно, ему не пришлось тратить время на постижение науки повелевать и искусства достижения мудрых решений величайшей важности.

— Демерзель, честное слово, иногда мне кажется, что ты смеешься надо мной.

— Сир! — с упреком воскликнул Демерзель.

— Ладно-ладно, пустяки. Вернёмся к нашему математику. Почему ты решил, что он опасен? Мне он показался всего-навсего наивным провинциалом.

— Так оно и есть. Дело не в нём самом, а в его математических наработках.

— Он утверждает, что они совершенно бесполезны.

— А вы думали, что из них можно извлечь пользу, правда? И я так подумал, когда вы мне рассказали. Так же могут подумать и другие. И сам математик от этого не застрахован: ведь теперь эта мысль засядет у него в голове. Кто знает, вдруг он всё-таки до чего-то додумается? А додумается, тогда… Вы же понимаете, что способность предсказывать будущее, пускай даже туманно и неопределенно, таит в себе величайшую власть. Даже если ему самому эта власть окажется ни к чему — знаете, попадаются среди учёных такие альтруисты, ну да я, к слову сказать, не очень в это верю, — найдутся те, кто быстренько им воспользуется.

— Я попытался. Ничего не вышло.

— Просто он пока не думал об этом. А вот теперь — кто знает? На ваши уговоры он не поддался, а вдруг его уговорит… ну, скажем… к примеру, мэр Сэтчема?

— А с чего бы это ему помогать Сэтчему, а не нам?

— Он же объяснил, что трудно прогнозировать эмоции и поведение отдельных людей.

Клеон нахмурился и задумался.

— Так ты действительно думаешь, что он мог бы разработать свою психоисторию так, что от неё на самом деле была бы польза? Он-то уверен, что у него такое не выйдет.

— Пройдёт время, и он может решить, что был не прав, отрицая такую возможность.

Клеон опять нахмурился.

— Значит, зря я его отпустил.

— Нет, сир, — покачал головой Демерзель. — Ваша интуиция не обманула вас. Отпустили — и правильно сделали. Арест, как бы его ни замаскировывать, вызвал бы у него протест, отчаяние, а человек в таком состоянии не будет способен творчески мыслить, откликаться на любые наши призывы о сотрудничестве. Гораздо разумнее было отпустить Селдона, но отныне надо держать его на невидимом поводке. Так мы сможем пронаблюдать, сир, не захватят ли его, не используют ли вам во вред ваши враги. А в нужное время, когда он разработает свою науку, можно будет потянуть за поводок и извлечь его на свет, нашего математика драгоценного. А тогда… вот тогда мы сможем вести себя более… более настойчиво.

— Ну а если кто-то из моих врагов… вернее сказать, из врагов Империи, ведь я — это и есть Империя, — захватит его в свои руки, а то он и сам возжелает пойти в услужение к врагам? Пойми, я не могу сбрасывать со счетов такую возможность.

— Правильно делаете. Но не волнуйтесь. Я прослежу за тем, чтобы этого не произошло. Но уж если, несмотря на все мои старания, такое случится, будет лучше, чтобы он не достался никому, чем попал в плохие руки.

Клеону стало неловко.

— Действуй как знаешь, Демерзель, но я очень надеюсь, что мы не станем спешить. В конце концов, он и правда, может быть, не кто иной, как кабинетный учёный, придумавший науку, от которой нет и не может быть никакого толку.

— Конечно, сир, конечно, однако гораздо разумнее будет предположить, что этот человек заслуживает того, чтобы ему уделили внимание. Что мы потеряем, если в конце концов окажется, что опасения наши напрасны? Немного времени, ничего больше. А вот если окажется, что мы проглядели фигуру величайшей важности, мы потеряем всю Галактику…

— Что ж, хорошо, пусть будет так, — кивнул Клеон, — но очень надеюсь, что ты избавишь меня от подробностей, если они окажутся не слишком приятными.

— Очень надеюсь, что до этого не дойдёт.

5

Весь вечер, всю ночь, всё утро встреча с Императором не выходила у Селдона из головы. О том, что прошло столько времени, он мог судить лишь по смене освещенности в коридорах, на площадях и в парках Имперского сектора Трентора.

Утром Селдон удобно устроился на пластиковой скамейке в небольшом сквере. Скамейка, как только он опустился на неё, приняла очертания его тела. Судя по освещенности, было довольно рано, и воздух был прохладен ровно настолько, чтобы испытать ощущение утренней свежести, но при этом не ежиться.

Неужели здесь всё время так? Он вспомнил, какой пасмурный день стоял под открытым небом вчера, когда его везли к Императору, вспомнил самые разные дни — непогожие, морозные и жаркие, дождливые и снежные — дома, на Геликоне, и подумал: скучает ли здесь кто-нибудь по капризам погоды? Ну правда, разве не странно — посиживать на Тренторе в уютном парке при идеальной погоде и при этом взять да вдруг заскучать по пронизывающему ветру или покусывающему кожу морозцу, а то ещё — по влажной духоте?

Наверное, заскучать можно. Но не в первый, не во второй и даже не на седьмой день. А ему осталось пробыть тут совсем недолго. Завтра он улетит отсюда, а пока можно и понаслаждаться прелестями искусственного климата. В конце концов, может быть, и не доведётся больше побывать на Тренторе.