Кир Булычев - Агент КФ

Устали в тот вечер они ужасно. И ПетриА, и Андрей. ВосеньУ, разумеется, ушел сразу после обеда, сославшись на хронический насморк.

По дороге с космодрома заехали в контору, чтобы оставить документы. Потом Андрей собирался подкинуть девушку до дома.

Шел теплый мелкий дождь. Андрей подогнал фургончик к самой двери.

Контора была пристроена снизу к дому-тыкве – он казался грибом-дождевиком на стеклянной ноге.

Стена дома нависала сверху, так что у дверей было сухо.

Витрина светилась еле-еле: ее выключали на ночь – очень дорого стоит электричество.

Андрей выскочил из фургончика, протянул руку ПетриА.

На деревьях, устраиваясь на ночь, громко кричали птицы.

ПетриА не выпустила руки Андрея. Она стояла рядом, крепко сжимая его ладонь.

– Ты устала? – спросил Андрей.

– Я тебя люблю, – сказала ПетриА. – Я весь день хотела тебе это сказать.

– Не говори так, – сказал Андрей. Он хотел сказать: «Не говори глупостей», но сдержался, потому что обидел бы ее.

– Я ничего не могу поделать. Я старалась не любить тебя. И это плохо.

– Плохо, – согласился Андрей, не зная еще, что ПетриА имеет в виду их родственные отношения. Он думал о себе. О том, что не имеет права любить ее.

Они вошли в контору.

ПетриА зажгла свет.

Андрей прошел за стойку и открыл дверь к себе в кабинет.

– Скажи, – спросила ПетриА из приемной, – а независимо от закона, если бы ты не боялся, ты бы мог меня полюбить?

– Я думал, что ты догадаешься, – сказал Андрей, отворяя сейф и кладя туда сумку.

Он запер сейф, вышел и остановился на пороге кабинета. ПетриА сидела на низком диванчике, поджав ноги в синих башмаках с длинными загнутыми по моде носками. Она крутила вокруг указательного пальца голубую прядь волос. Лишь это выдавало ее волнение. По обычаю, эмоции здесь отданы на откуп мужчинам. Женщине неприлично выдавать себя. А ПетриА была девушкой из очень знатной семьи.

– Я беру проклятие на себя, – сказала ПетриА. – Ты можешь быть спокоен.

Андрей сел рядом. Что-то было неправильно.

– Я не понимаю, – сказал он, – почему ты должна взять на себя проклятие?

– Я скажу тебе завтра. С твоей точки зрения, это чепуха.

– Мне проводить тебя?

– Я останусь у тебя этой ночью.

– А дома? – Андрей понял, что подчиняется девушке. Словно она знает настолько больше его и ее уверенность в том, что все должно случиться именно так, дает ей право решать.

– Дома знают, что я осталась на космодроме. Тебе неприятно думать, что я все предусмотрела заранее? Но я ведь чувствовала твое волнение. Много дней.

Лестница в комнаты Андрея вела из коридора за его кабинетом.

Больше в этой тыкве никто не жил. Андрей занимал лишь один этаж.

Верхний этаж был пуст, там гнездились сварливые птицы и по утрам громко топотали над головой, шумно выясняя отношения.

Птицы и разбудили их, когда начало светать.

– Ты сердишься? – спросила ПетриА. – Твои мысли тревожны.

– Ты обещала мне рассказать.

Луч восходящего солнца вонзился горизонтально в комнату, высветил на дальней, округлой стене треугольник окна, задел стол и заиграл золотыми блестками голубого парика ПетриА.

Под париком волосы оказались короткими и шелковыми. Почти черными.

Проследив за взглядом Андрея, девушка вскочила с постели и, подбежав к столу, схватила парик и надела его.

– Еще ни один мужчина не видел меня без парика, – сказала она. – Ты знаешь?

– Без парика ты лучше.

– Когда я буду приходить к тебе, я всегда буду снимать парик. Но жена так делает только наедине с мужем.

– Ты обещала рассказать.

ПетриА сидела на краю постели, закутавшись в халат Андрея, голубой парик казался светящимся нимбом. И она рассказала ему о нечаянном удочерении.

Андрей не стал смеяться и не сказал, что это чепуха. За время, проведенное здесь, он привык принимать незыблемость здешних табу.

– Этот обычай, как бы ты ни думал, как бы я над ним ни смеялась, выше нас. Я позавчера ездила к источнику Святого откровения. Но источник не дал мне знака. И я решила, что пускай будет проклятие.

– Но ты же сама отлично понимаешь, что не можешь быть моей родственницей, тем более по наследству от Переса, которого я в глаза не видел.

– Не надо больше говорить. Это ничего не изменит. Пойми только, что мы не можем никому сказать.

– Но я хочу, чтобы ты жила вместе со мной.

– Я буду приходить к тебе, когда можно.

– Я хочу, чтобы ты была моей женой. У меня нет никого на свете. Только ты. Неужели ничего нельзя сделать?

– Можно пойти к оракулу Перевернутой долины. Туда надо идти три месяца. Через горы. И там сейчас война.

– Тогда я увезу тебя.

– Может быть. Но я думаю, что добрый Ольсен не разрешит. Он ведь боится испортить мир. А наш клан оскорбить нельзя. Он третий клан столицы.

– Я знаю. И все же я тебя увезу.

– Наверное, если я тебе не надоем.

ПетриА вдруг улыбнулась, на мгновение коснулась его щеки ресницами. Она была так легка и бесплотна, что ее боязно было любить, но всегда хотелось опекать.

Месяца через два Андрей снова завел разговор с ней. Может, он пойдет к ее отцу?

– Если он догадается, тебе никогда меня не увезти, – сказала ПетриА твердо. – Меня спрячут в нашу крепость, в горах. Там тебе меня не отыскать, даже если на подмогу тебе прилетят все корабли Галактики. Все твои друзья.

– У меня не осталось друзей, – сказал Андрей.

– А тот капитан, который прилетал сюда на «Осаке»? Он был у тебя. Вы долго говорили. Я спросила его: ты хороший человек? Он сказал, что ты очень хороший человек. Значит, он твой друг?

– Нет, просто мы с ним когда-то летали. Сослуживцы. Космофлот велик.

– Я знаю. У нас есть все справочники.

– Мне нелегко, милая.

– Я тоже хочу жить с тобой. И хочу, чтобы у нас были дети. Только я умею ждать.

Этот разговор был совсем недавно. И после него Андрей решил просить о переводе на другую планету или в Центр. Он понимал, что его заявление кого-то удивит. Но его удовлетворят. Если будет место. Но послать это заявление означало еще раз признать свое поражение, еще раз не выполнить своего долга. А Андрея Брюса растили и воспитывали как человека долга.

Оставив ПетриА в единственном небольшом зале космопорта и отправив ВосеньУ на склад узнать, освободили ли место для грузов, Андрей Брюс поднялся на вышку, к диспетчерам.

В стеклянном колпаке диспетчерской было жарко. В открытое окно проникала рыжая пыль.

Оба диспетчера поднялись, здороваясь. Андрей поклонился им. Они были знакомы. Старший диспетчер год назад вернулся с Крионы, где стажировался.

Младший, загорелый, в клановой каске Восточных гор, похожей на шляпу мухомора, взял со стола листок бумаги.