Это все… [СИ] - Татьяна Апраксина
У всех, кроме моих подчиненных, сомнения были. И поэтому руководство Проекта мне опять разонравилось, всерьез и надолго.
Потому что руководство Проекта — я надеялся, что трое-четверо из семи — но быстро стало ясно, нет, все шестеро — вцепилось в каждую букву зубами, когтями и пластинами. Нет. Нам негде их принять. У нас нет персонала, чтобы их принять. У нас нет модулей. У нас нет техники. У нас нет еды. Пускать без техники? И без еды. Пока не выработаются, да? А логистику этого решения вы себе представляете? Нет? Не ваша компетенция? Поверьте, наша. Нам будет проще и дешевле, если вы их выбросите. Мы потратим меньше, мы задержим работы на меньшее время. Да, вы правильно поняли, вы задержите работы. Нельзя погнать сорок живых на участок, где по расчетам должно работать восемь — и не задержать работы.
И вы себе представляете утилизацию? Санитарную обстановку? А если мы не всех вовремя найдем?
Только главный инженер, разумеется, молчал. Сидел у меня, в приемной, слушал переговоры по отдельному каналу и некрасиво хлопал ртом. Я его не теребил, радовался, что он хотя бы молчит, не то что эти… а потом подумал: вот для этого он и молчит. Чтоб все его молчание понимали в какую-то приятную и выгодную ему сторону.
Потом обругал себя и нырнул в документацию, посмотреть, не приказал ли главинженер за это время — развернуть, рассчитать, разместить… — письменно и тихо, как он любит. Нет. Пусто. Не шестеро. Семеро. Все.
На той стороне давят — не возьмете рабочие руки, урежем снабжение.
Снабжение чего? Проекта? Ну да, ну да. И нет, это не рабочие руки, это фактор риска. Если планетарная администрация хочет на этот риск идти… пусть идет. У себя.
Закончилось дело тем, что наши выторговали себе срочную доставку нужного оборудования и еще длинный список разных предметов и выгод в обмен на принятие уже посаженных на транспорты особей. То есть, их попросту подкупили. Не лично, интересами дела, но все равно было противно. И, главное, я не понимал, кому морочат голову. Еда? Синтезаторы работают. Размещение? Поставить времянки и накрыть их полем — тоже недолго. Сами себе построят, в конце концов. Персонал? Ну повысить опытных до десятников. Все можно было бы решить. Я сам мог бы решить. Я даже сам мог бы этим заняться, уже представлял, как что делается.
В какой-то по счету паузе в переговорах я даже высунулся с этим предложением. И получил от госпожи Нийе такую оплеуху, что пролетел через всю приемную, и ухо она мне когтями задела. Без пояснений, только что-то оскорбительное прорычала.
Я разозлился даже — они нас не слышали. Зачем же было — так?
Перерыв закрылся — а они опять дудеть: этих, так и быть, примем, со скрипом, со смазкой… но больше — не возьмем. Даже со смазкой. График дороже всего, сами знаете.
А когда канал закрылся, охранитель наш — первым, чтобы не подумали чего — руки за голову завел и сказал:
— Если у них вооруженный иерархический конфликт, то все равно еще пришлют. Если нет, может, обойдется.
Это даже я сразу понял. И если б не сидел, упал бы. Он говорит «если» — значит, не знает. Не проинформировали его о состоянии дел внизу. Не прислали пакет. Охранителю. Безопаснику.
— Значит, от следующего попробуем отказаться. И посмотрим.
Я, кажется, издал какой-то звук — потому что далее все руководство, минус главинженер, конечно, выражало мне разнообразное неудовольствие. Из содержательной части я узнал, что я ничтожество, голова которого так плотно набита чушью, что туда не входит ни толики ума и опыта, что меня не должно быть ни видно, ни слышно, что я забываюсь и мне нужно немедленно вспомнить о своем возрасте, положении и заслугах, а также, что я не имею ни малейшего морального права столь дурно думать о заслуженных, уважаемых гражданах вшестеро старше себя — поскольку эти граждане собираются демонстративно отправить к светилу не транспорт, но набор сигналов, его имитирующий… а заодно проследить, будут ли за этим наблюдать, насколько внимательно, и что последует потом.
В общем, мой писк был не к месту.
Объяснений потом я просил у безопасника. По тому же принципу — если двое о сомнительном говорят, это заговор, если особь к охранителю обращается — это запрос на дозволенную информацию. Он на меня посмотрел, будто у меня жабры на лбу выросли, и руками развел. Мол, подумай сам, сколько от Проекта зависит. И еще подумай, с каких это пор низ такие серьезные вещи с нами согласовывать отказывается. С техникой — понятно. Не могут они дать больше, чем у них есть, им собственную инфраструктуру тоже держать нужно, рухнет раньше расчетного — никакого переселения. Но массу зачем сюда гнать таким объемом — и это первая бабочка же, пробная. Они сами не понимают, что у нас ни рук, ни времени их отходы перерабатывать? Если это еще отходы… И с каких пор низ нам информацию обрезает? Всегда наоборот было. Вот и посмотрим.
Я принимал в этом участие — прямое, потому что к тому времени вся наша связь, вся телеметрия, все дистанционное управление, все упиралось в меня. Я не греб под себя, не создавал территории… тогда, потом было иначе. Но началось с того, что я хотел разобраться, почему не сработала система раннего предупреждения на нашем блоке. А она сработала. Сигнал не дошел до нас, шутки местного, на три четверти отсутствующего магнитного поля. Так случалось. Часто случалось. Проблемой занимались, но я думал, что… недостаточно интенсивно. К тому моменту, когда случился кризис, нам удалось срезать количество ошибок на одну пятую, а потери — на треть. Побочный эффект — внутри системы мы могли «показать» что угодно и почти кому угодно.
Это было бы замечательное зрелище — в другие времена, для других разумных. Мне жалко, что в музее этой записи нет, вам бы в самый раз. Как транспорт — сплющенное металлическое зернышко — одна за другой теряет направляющие, заваливается на бок, ловит этим боком дополнительный, лишний, вражеский импульс — и уходит… в сторону светила. На Проекте нет установок, способных его подхватить. Вот за этой невинной желтой черточкой он — потерян, потому что уже не догнать, не взять на буксир, не снять хотя бы часть массы на грузовики — все окончательно безнадежно задолго до
