Бетонные клетки. Пандемия 2020 - Таня Соул
Раньше для нашего общества даже намёк на такое казался абсурдным и крамольным. Теперь же, стоя в раздевалке ЦББ, я к собственному стыду и ужасу искренне надеялась, что после свиней и до объекта испытаний №5.1 действительно был ещё кто-то, хотя бы мало-мальски похожий на человека.
Закрыв выделенный мне ящик на ключ, я вручила его куратору, которая дожидалась меня в холле. Даже сам ключ, и тот мне не разрешили оставить у себя.
В белом, почти больничном костюме меня провели в светлую комнату, где из мебели был только стол и стоявшие по обеим его сторонам два стула. Помощница куратора передала мне толстую папку с документами, и на каждом из, наверно, сотни листов нужна была моя подпись, а на некоторых не одна.
Я подписала все эти бумажки не глядя. Да и зачем в них смотреть, если я и так знаю, что там может быть написано? Отработав больше полугода в госслужбе, я прекрасно понимаю, на чём построена эта система: за твою жизнь в ответе только ты сам.
Соглашаясь на участие в проекте №5, я осознавала, что шансы выжить примерно пятьдесят на пятьдесят: либо мне повезёт, либо нет.
Когда последний лист лёг поверх высокой стопки, образовавшейся справа от меня, помощница, пролистав и проверив наличие подписей на каждом, унесла документы, оставляя меня наедине с куратором, серьёзной и основательной женщиной лет сорока, смуглой и поджарой, почти как итальянки.
– Теперь вы должны сдать несколько анализов, вот список, – она протянула мне листок, заполненный почти до нижнего края, – и, как только они будут готовы, мы начнём подготовительные процедуры. Бояться нечего. Болезненным будет только вживление контрольного диска в поясницу и замена чипа на усовершенствованный. В новом будет функция проверки уровня наножидкости.
– Скажите, а объект №5.1. Ему уже вживляли… контрольный диск? – замены чипа я не боялась, в отличие от операции на позвоночнике.
Куратор нахмурилась, но, видимо, оценив степень моего волнения, кивнула.
– Как я и сказала, до ввода жидкости бояться нечего.
– А после?
Она улыбнулась мне холодно и молча поднялась из-за стола.
– Список с анализами небольшой, но поторопиться стоило бы. Моя помощница проводит вас.
Мы ходили из кабинета в кабинет, и, казалось, в моём теле уже не осталось ничего не исследованного. Когда мы наконец дошли до последней строки списка, я валилась с ног от усталости и голода.
– А столовая тут есть?
Помощница отрицательно покачала головой.
– Не для объектов. Я принесу еду в палату.
Выделенная мне палата оказалась такой же просторной, приятной глазу и совершенно не запоминающейся, как и все помещения в этом здании. Светлые стены, минимум мебели, два аккуратно застеленных спальных места – комната выглядела совершенно необжито.
– Эта кровать для объекта 5.1, – сказала помощница, заметив направление моего взгляда.
Где в это время находилась моя соседка или сосед спрашивать я не стала. Ещё немного информации – и здравомыслие во мне могло одержать победу над храбростью, ибо грань между ними стала слишком тонка. Перед моим мысленным взором и так уже вспыхивали и гасли заголовки будущих новостей: «Из ЦББ сбежал объект исследований», «В столице объявлена операция по поимке госпреспуницы» и далее в том же духе. И где-то там между этими заголовками будет мелькать моя фотография в белом больничном костюме.
Хотя, честно признаться, побег из ЦББ кажется мне чем-то утопичным: здание слишком хорошо охраняется, переходы между этажами и отсеками только по чипам, а на окнах толстые и на вид весьма надёжные решётки. Да и куда мне бежать? Подписав последний документ в той увесистой папке, я официально передала свою жизнь в государственное пользование.
Результаты моих анализов были готовы, как мне показалось, слишком быстро, и уже через три дня после приезда в ЦББ я очнулась в палате интенсивной терапии с вживлённой в мой позвоночник железякой. Как объяснила куратор, это устройство позволяет контролировать наножидкость и распределять её по клеткам.
В отличие от чипа, диск настраивается только сотрудниками ЦББ и никогда не будет подключаться к госсети, потому что его заражение компьютерным вирусом может привести к смерти носителя.
Боль в позвоночнике пронзила следующие несколько дней, проведённые мною в палате интенсивной терапии.
Светло-бежевые стены палаты подступали к горлу тошнотой. Свет, делимый оконной решёткой на омерзительно ровные квадраты, к обеду расчерчивал одеяло и полз в сторону двери. А моим единственным другом в этом храме одиночества стала выпрошенная у дежурной медсестры книга. Старая, в потрёпанном кожаном переплёте, она до абсурда выбивалась из футуристичной обстановки Центра.
На страницах этой книги Джейн Остин рассказывала мне о гордости мистера Дарси и опрометчивых предубеждениях неопытной Лиззи. Любимая история моей юности провожала меня в новую жизнь.
– Через десять минут повезут, – в палату заглянула помощница куратора.
Десять минут отделяли меня от шага в неизвестность. Уже в операционном халате я нервно вчитывалась в последние абзацы книги и отложила её, дочитанную, в сторону, когда в палату привезли каталку.
Если у меня когда-то будут внуки, и они спросят, как выглядела моя дорога к новой жизни, я скажу: как белая потолочная плитка и ряды мигающих ламп.
На смену потолочной плитке коридора пришла точно такая же в операционной. Ожидание наркоза переросло в разочарование: вместо капельниц в мои вены ввели катетеры, подключенные прямиком к аппарату с наножидкостью.
– Наркоз нельзя, – одна из медсестёр поймала мой испуганный взгляд. – Иначе не приживётся.
Я кивнула, сжимая зубы, и медсестра начала затягивать ремни, фиксирующие моё тело. Меня окатила горячая волна страха, сбивая дыхание и подступая бешеным сердцебиением к горлу. Я попыталась освободить руки, но ремни держали их слишком крепко. Натягиваясь, они до боли врезались в кожу.
– Всё будет хорошо, – медсестра склонилась надо мной, пытаясь успокоить. – Повторяй за мной: «Всё. Будет. Хорошо». Пра-а-авильно. А теперь сделай глубокий вдох и медленно выдохни. У-у-умница.
Когда я наконец совладала с эмоциями, аппарат мигнул, и в него по прозрачной трубке потекла моя кровь, возвращаясь оттуда посеребрённой и устремляясь в другую руку. Она растекалась по вене болезненно обжигающим холодом.
Минуты, часы, а может быть дни слились в одну холодную агонию, уводящую разум в тёмные глубины подсознательного. И только голоса, доносившиеся издалека, словно
