Хидзирико Сэймэй - В час, когда взойдет луна

— Ну что, — сказал владыка Роман, покончив с ритуалом приветствия. — Поповский консилиум объявляю открытым. Пойдёмте чаю попьём, отец Януш.

— Так вы же уже пили? — прошелестел отец Януш, совладелец свинофермы.

— Ничего. Мы ещё выпьем. Всухомятку у нас не получится.

Они расселись за столом, отец Роман пододвинул отцу Янушу тарелку сырников.

— Что показал медосмотр? — настоятель кивком поблагодарил и начал мазать сырник сметаной.

— Игорь биологически остановился на двадцати пяти-двадцати семи годах, — антикварный расписной самовар, известный в округе как «самописец», загудел, отец Роман долил воды. — Стаж у него не больше пяти лет, иначе процесс старения сейчас пошёл бы ускоренными темпами, а никаких скачков метаболизма не видно. Он сказал, что был каскадером, так?

Брат Михаил кивнул.

— Профессия публичная, — тихо подхватил мысль отец Януш, — в Сети должны остаться какие-то сведения. Что было прошлой ночью, брат Михаил?

— Да примерно то же, что и со мной, — монах-данпил вздохнул. — Боли, синяки ниоткуда, видения жуткие, и прочая прелесть.

— И как он?

— Сказал бы «нормально», да опыта мало. Примерно, как я. Боль переносит, в целом, лучше — это, наверное, из-за профессии. Он быстро вспомнил. А вот в ситуации разбирается хуже.

— А сегодня?

— Этой ночью приступа не было. Думаю, следующий — в полнолуние. Надеюсь, что обойдётся а ручаться не могу. Он очень хочет — насколько вообще может хотеть…

— А твои, Роман? — спросил отец Януш. — Я ведь их не знаю совсем. Может, нужно было и их поселить в монастыре?

— Нет, — жестко ответил брат Михаил. — Они умные мальчики. Они бы поняли, что это по сути дела арест. Или карантин.

— Они уже поняли, — отец Роман потрогал самовар. — Этот Андрей точно, и каскадер ваш — тоже.

— Игорь-то как раз не против, — отмахнулся брат Михаил. — И даже за. Чем больше его страхуют, тем лучше он себя чувствует. А вот ребята… давайте начистоту, отцы: мы боимся не того, что СБ все-таки обратит на нас внимание. Мы боимся даже не того, что у Игоря будет рецидив. Мы боимся Андрея. Лидера. Имеющего цель и увидевшего здесь средства. В общем, я ему довольно откровенно объяснил про наши страхи.

— Даже если мы отправим их отсюда, — сказал владыка Роман, — они все равно начнут. Мы показали им, где копать.

— Но они не уведут наших детей, — отец Януш долил себе кипятку. Он пил некрепкий. С его сердцем крепкий было нельзя.

— Значит, уведут чьих-нибудь еще. Это такая… дудочка.

— Да и взрослых, — поддержал отец Роман. — Думаю, если пойдет слух, что Андрей ищет соратников, то ему придется устраивать конкурс. Мы тут сидим и возделываем свой сад, как советовали этому… Кандиду. Да-да, я правильно выразился, свой сад. А от нас потихонечку отщипывают здесь кусочек, там кусочек — это не говоря о том, что мы теряем просто по естественному ходу вещей. Не смотрите на меня так, я знаю, что нам обещано, но нигде же не сказано, как…

— Мы не бойцы, — возразил отец Януш. — И не должны быть бойцами.

— Но кто-то же должен! — отец Роман хлопнул ладонью по столу, «самописец» обиженно хрюкнул. — Извини, Ян. Я устал. Заранее устал. После демобилизации сюда возвращался — и чувствовал, что не хочу. Мы все больше и больше превращаемся в секту. А мы же — Церковь.

— А что ты предлагаешь? Влезть в это и погубить всё?

— Мы — орден проповедников, — тихо сказал брат Михаил. — Сейчас мы не можем проповедовать на поверхности. Но кто сказал, что нам нельзя проповедовать в подполье?

— Церковь должна стоять вне политики, — гнул своё отец Януш. — Иначе… Мы все знаем, что будет. Потому что уже было.

— Но политика не оставит нас в покое, — владыка Роман опять потрогал «самописец», отдёрнул руку, отключил древний агрегат, пошел куда-то вбок, явно забыв и о самоваре, и об ожоге, остановился у края стола. — Вы в подполье. Но я-то нет… и вы же видите, что делают с нами.

— Может, не стоило забирать их?

— Стоило, — решительно сказал брат Михаил. — Дело даже не в паломницах. В Хороброве болтают меньше.

— Болтают меньше. А шевелятся больше.

— Я поговорю с Андреем, чтобы он не искал здесь соратников, — пообещал брат Михаил. — С этим мальчиком можно только в открытую.

— И сколько это может продолжаться? — спросил Роман. — Нам все равно придется решать.

— Это будет продолжаться как минимум до следующего полнолуния, — брат Михаил встал из-за стола. — Если будет рецидив, охотник на вампиров окажется очень кстати.

Двое обменялись взглядами поверх головы третьего. Если брат Михаил считает, что охотник на вампиров может пригодиться… значит, он не вполне уверен, что справится сам. Или даже, что уцелеет сам.

— И кстати, об охотнике, — продолжал брат Михаил, макая в кипяток пакетик чая. — Он не только ранен — в нем сидит какая-то очень свежая беда.

— Насколько свежая? — Роман уже смотрел не на отца Януша, а в окно.

— Как переломы Игоря. Примерно той же давности.

— Он потерял друзей, — сказал отец Роман.

— Немного не то. Потери для него — уже часть жизни. Тут не только потеря. Тут что-то случилось совсем неправильное, чего не должно быть. Вам не кажется, что мы занимаемся странным делом? Мы думаем, как защитить себя и свою паству от человека, которому самому нужна помощь.

— А мы её окажем, — весело ответил отец Роман. — Он попросил нас о вере. Так и сказал — «научите меня». Это просьба катехумена, мы не имеем права отказать. Может быть, он раскроется навстречу Косте. Между ними, как мне кажется, много общего.

— Вот я и боюсь, что он раскроется… — пробормотал Януш.

— А ты не бойся. Сделай так, чтобы он раскрылся вам. Сам ему раскройся, как Миша сказал — с ним-де можно только в открытую. Что такое, латиняне?

— Ничего. Он искренний, убежденный… молодой человек. Занимающийся определенным делом. Вам не приходило в голову — как он мог остаться агнцем при этой работе?

— А он…?

— Чистый. Белее молока.

— Ё-моё… — владыка посопел. — Закурим, Ян?

— Курить вредно, — наставительно сказал доминиканец и извлек сигареты. — И нервы трепать вредно. А ты, Михал, помнить бы должен, что мы не видим как ты.

— Даруйте, — сказал брат Михаил голосом, в котором не было ни капли извинительного тона, достал из кармана луковицу и принялся чистить. — Так вот, чтобы сохраниться агнцем при этой работе, нужно делать все это от большой любви к людям, а себя рассматривать как человека уже мёртвого. А теперь представьте себе, что будет, когда он выяснит, что был не просто прав, а куда более прав, чем сам думал.