Олег Никитин - Одноклеточный

Ифа уже привели в чувство, плеснув ему в морду водой из лужи. Это был нормальный перуанец лет двадцати, с видеотатуировкой на щеке. Ковш уже стянул с ифа половину одежды. Всё тело фашиста покрывали такие же подвижные зелёные картинки — какие-то полумесяцы, бородатые рожи, бегущие строки на арабском…

Посмеиваясь, камайну разоблачили парня до трусов. Тот сжался от холода, посинел и дрожал, скрючившись. Но молчал и держался за бедро, в которое я из пистолета засадил. Там у него была россыпь фиолетовых точек — попаданий от пуль. А на другой ноге ифа красовался приличный ушиб, около колена. Вообще он стоять почти не мог, заваливался. И двигло на байке у него тоже было повреждено, а то бы иф вместе со своими удрал.

— Ну и что ты делал на моих складах? — мягко, даже ласково спросил у него Тони. Он играл своим оружием, целя им в лоб врагу. Тот молчал, неотрывно глядя на пистолет. — Что ж, будем учить. Как известно, среди людей свирепствуют две болезни — исламо-фашизм и материализм. Вы видите перед собой одного поражённого. Лечиться будем?

Иф медленно помотал головой. Отказывался, я так понял. Тони плюнул ему на байк и отступил на шаг, поглядел на воду и сухогруз. Тот как раз отклеился от мощных магнитов и покачивался на волнах. Через несколько секунд судно замерло, снова встав «на прикол».

— Забинтуйте малышу ручки, — скомандовал одзи. — Потом двое взяли его за ноги и сюда, вниз головой держим!

Кому надо было держать ифа, никто даже не сомневался. Мы дружно стянули скотчем его руки за спиной, хотя он извивался и скрипел зубами. Потом я и Ковш ухватились за голые лодыжки врага и поволокли его к краю пристани. Хорошо ещё, перуанец попался не самый тяжёлый. Он пробовал вырваться, да не тут-то было. Куда ему с вывихнутой ногой? Мы вздёрнули фашиста над чёрной водой, метрах в трёх от кормы сухогруза. Впаянная в ифа музыкальная плата, поймав расстроенные чувства хозяина, тихо завела трагическую эмпешку. По скрюченному телу парня забегали мрачные зелёные разводы.

— Погляди, что там под твоей башкой. — Тони присел перед ифом. — Видишь срез причального магнита? Иногда он отключается, но потом всё равно из него появляется поле силой в один тесла. А иначе как бы удалось такой тяжёлый корабль держать? — Он гордо показал на стометровый сухогруз. Работа на нём продолжалась, краны и погрузчики шумно освобождали палубу и трюмы от содержимого.

Рука у меня уже сильно ныла, но я стискивал зубы и крепился. Тони вдруг приказал нам бросить ифа на асфальт и поменяться местами с Ковшом, и я с облегчением потряс уставшей рукой. Ковш пыхтел и морщился. Потом мы снова повесили врага над магнитом. Тот в это время уже отключился, и одзи скомандовал опускать ифа. Его голова оказалась напротив полуметрового среза магнита. Срез блестел от множества корабельных бортов, что годами елозили по нему.

— Дамэ! — заверещал, не вытерпев, исламо-фашист. — Ямэро! Не надо, пожалуйста, не делайте это!

— Так ты умеешь говорить? — спросил Тони. — А врезаться в кар моей фирмы — это хорошо? — Он упёрся согнутой ногой в край пристани и наклонился над ифом. Тот боялся пошевелиться, чтобы кто-то из нас с Ковшом не выпустил его ногу. — Мешать работе моих складов — прилично? Знаешь, в любую секунду поле может включиться, и что тогда станет с твоими мозгами?

— Тасукэтэ! — изо всех сил заорал пленник. Но никто прийти ему на помощь, само собой, не мог. Людей в порту практически не было, одни диспетчеры, но у них свои важные дела.

Тони махнул рукой вверх, и мы опять свалили ифа на пристани. В то же мгновение магниты врубились, притягивая судно к берегу. Оно лязгнуло лебёдками и грузом и замерло, а через секунду опять получило свободу. Тони показал пальцем вниз. Физиономию ифа искажал ужас. А камайну, не занятые в экзекуции, подогнали байки и сидели на них. Минору глупо посмеивался, как обдолбанный, а Чипаня с Грибом молчали.

— Я объясню, — нежно сказал Тони. — Действие магнитного поля на мозг плодотворно. Оно восстанавливает душевное равновесие. Почему? Да потому, что подавляет выработку гормонов страха. Тебе станет хорошо, и ты не будешь нас бояться.

— Он же подохнет, одзи, — заметил Гриб. — Там же один тесла!

— Онорэ! — сменил репертуар иф. — Кусотарэ! Ну, убей меня, кисама. Погляжу я на тебя потом, как наши тебе глаза вырвут. — Как-то он смешно выражался.

Тони опять позволил нам бросить ифа на асфальт и размять затекшие руки. Враг непрерывно ругался сквозь зубы, иногда звал на помощь или просил нас отпустить его. В общем, иф почти сошел с ума.

— Гормоны страха вырабатываются не только у того, кто боится смерти, — заявил Тони, глядя на Гриба. — Но и у тех, кто пытает врага.

— Тебе тоже страшно? — растерянно спросил Гриб.

— Естественно! Но в этом весь смысл — подавить свой страх. Научись этому, гнида! — заорал он ифу. — Заткнись и молча переноси пытку! Урусай! Чему учит твоя религия? И вы все тоже! — накинулся он на нас. — Всё это ксо вокруг от идиотского гуманизма! «Общечеловеческие ценности», эсу их в ухо. Наш вид деградирует с каждой минутой, он насквозь болен. Когда ты вчера погадил в пакгаузе, ты закопал своё ксо? А вот живая кошка, сходив по нужде, закопала бы! Ты паразит, ты вошь, ты ничего не даёшь миру взамен! — Тони побелел от злости и глядел в пустоту.

— Почему я, Тони? — обиделся Гриб. — Не было такого…

— Хорошо, этот тухлый онорэ с полумесяцем, — очнулся одзи. — Но и вы все тоже! Вы так и останетесь паразитами, если сами не будете уничтожать гадов. О чем я говорил вам только сегодня? Никто не прислушался. Пока другие бичуют фашизм по голику, мы должны действовать. Кто же ещё? Земля — это священная корова. Кого она выберет — птицу, что клюет с неё блох, или блоху? А это что? — Он ткнул в скрюченного ифа. — Ну, я спрашиваю?

— Блоха! — крикнул Минору и заржал.

— Молодец, — похвалил его Тони. Он, по-моему, стал немного сумасшедшим, только не бился в истерике и не плевался пеной. Я замёрз и устал, все мышцы у меня болели, даже данкон, хотя он вроде не мышца. И я тоже почувствовал страх. — Поиграем в «дзян-кэн-пон».

— Зачем это? — опешил я, потому что он нас с Ковшом для игры назначил.

— Кто выиграет, тот отпустит ногу этого урода по моей команде, — объяснил Тони. — А второй будет держать до конца. Посмотрим, как он сумеет помочь природе в её борьбе с дани.

Словно парализованные, я и Ковш потрясли ладонями и с воплем «дзян-кэн-пон!» выкинули две фигуры. У него были теки, а у меня гу. Мой камень тупил его ножницы. Ковш круглыми от ужаса глазами уставился на меня, потом на одзи.

— Ещё раз для верности? — пробормотал он. Его голый живот покрылся каплями пота, и на его роже они показались.