Валерий Заворотный - Кухтик, или История одной аномалии

Месяц тянулся за месяцем, и Дональд Рейли заполнил уже несколько толстых тетрадей результатами своих изысканий. Теория его блестяще подтверждалась. Никакой аномалии обнаружено не было. Профессор собирался к весне завершить исследования и вернуться домой. Но тут вся его деятельность чуть не окончилась крахом.

Как-то утром, выйдя из заваленного сугробами парадного подъезда, Дональд Рейли в изумлении замер. Он не увидел вокруг заснеженной помойки ни одного из своих приборов. Ровным счетом - ни одного. Приборы исчезли. Они словно растворились в морозном лукичевском воздухе. Память профессора мгновенно оживила все некогда слышанные им сообщения о пропавших без вести самолетах и кораблях. Рейли почувствовал легкое головокружение.

- Твоя мать! - вырвалась у него единственная новая фраза на чужом языке, которую он выучил за зиму с помощью ассистентов.

Из дверей выскочил сероглазый референт.

- В чем дело? - спросил он, заметив волнение профессора.

Тот молча указал рукой на помойку. Референт взвизгнул и побежал звать академика.

Иванов-Бермудянский, придя через несколько минут, застал Дональда Рейли в полном оцепенении. Профессор сидел на ступеньках, закутавшись в шубу, и с тоской смотрел на расстилавшуюся перед ним белую пустошь.

- Неужели, - повторял он, - неужели? Неужели она существует? Этого не может быть. Этого быть не может!

Академик тоже всерьез озадачился. Исчезновения материальных объектов в области лукичевской аномалии ещё не наблюдалось. Правда, в Бермудском треугольнике, если верить слухам, такое происходило часто.

Бермудянский быстро спустился по ступеням, застрял по колено в снегу и остановился, пристально вглядываясь в пространство над свалкой. Он, казалось, ощущал аномальные токи, исходившие от снежного поля.

- А это что там такое? - вдруг спросил подошедший к нему референт.

- Где?

Сероглазый юноша указал на цепочки глубоких следов, которые тянулись к местам, где раньше стояли приборы. Иванов-Бермудянский пригляделся повнимательнее. Следы были свежие, едва запорошенные.

- Ночью снег шел? - деловито спросил референт.

- Кажется... да, - неуверенно ответил Иванов-Бермудян-ский.

- Понятно, - произнес референт, - понятно... С-с-сперли!!

- Вы полагаете? - Академик взглянул на него, пораженный ужасной догадкой.

- К цыганкам не ходи, - сказал юноша. - Так, так... Интересное кино получается... Чего же теперь делать?

- Не знаю, - чуть слышно выговорил академик. - Но вы уверены?..

- Я-то уверен, - сквозь зубы процедил референт. - А ему-то мы что скажем?.. Ну, ладно... Вы вот что, товарищ Иванов. Вы как-нибудь успокойте профессора, что-нибудь ему там насчет аномалий расскажите, а я уж тут разберусь. Только, прошу вас, не надо всяких там неосторожных высказываний. Международный скандал может получиться. Скажите, что, мол, все дело в аномалиях. Ну, вы меня понимаете.

- Да, конечно, - поспешно согласился академик.

Он подошел к Дональду Рейли и, не зная с чего начать, встал рядом.

- Ит из аномалия? - поднял на него полные отчаяния глаза профессор.

- Вполне возможно, - ответил Иванов-Бермудянский, стараясь не смотреть на коллегу. - Видите ли, иногда действительно возможны некоторые проявления... Хотя точно утверждать ничего нельзя... Возможно, это всего лишь случайность. Так сказать, единичное проявление... Я не уверен... Здесь есть повод для дискуссии... Необходимо продолжить наблюдения. У вас, кажется, есть запасной комплект приборов?..

Подоспевший переводчик изложил его научные доводы убитому горем профессору.

- Запасной комплект? - рассеянно произнес Дональд Рейли. - Комплект есть... Вы думаете, стоит продолжить?

- Без сомнения, - сказал академик. - Я уверен, что это досадная случайность... Ну откуда здесь аномалии? Ну, сами подумайте.

Иванов-Бермудянский начал так горячо доказывать профессору полную абсурдность каких-либо аномальных явлений в природе, что в конце концов почти убедил в этом самого себя. Вместе с двумя вышедшими ассистентами он увел Рейли обратно в здание.

На ступенях остались референт с переводчиком.

- Так-с... - выговорил референт после долгой паузы. - Значит, вот что... Ментов сюда. Немедленно. Пусть носом роют, козлы. Пусть на ушах стоят, но чтоб завтра же вернуть! Далеко не уволокли. Пускай на барахолке пошарят... Скажи, если не найдут, со всех погоны полетят к чертям собачьим!.. И вот еще... Никому - ни слова. Молчок! Узнают в столице - сам без погон останешься. Понял?

- Так точно, - прошептал переводчик. - Понял.

* * *

В столице шел густой снег. Он падал на широкие улицы, на крыши высоких домов, на камни, вымостившие главную площадь, на сооружение, где хранился стеклянный ящик, на дворец, где проходили заседания Высшего Органа.

Во дворце у окна в задумчивости стоял Первый Демократ. Большой зал за его спиной был пуст. Только в глубине возле маленького столика сидел в кресле Старый Друг Первого Демократа. Микки посмотрел на заснеженную площадь, вздохнул, повернулся, подошел к Старому Другу и сел рядом.

Только что кончилось большое собрание, на которое съехались партийные начальники всех рангов из разных провинций. Микки выступил с длинной речью. Он говорил о том, что перековку следует вести как можно более быстрыми темпами, и говорил о том, что темпы эти не должны быть слишком быстрыми. Он убеждал, что голосиловка совершенно необходима, и успокаивал всех, что особой голосиловки не допустит. Он рассказывал про демократию и даже пару раз упомянул о том, что кое-где существует не по одной, а по несколько партий, и клятвенно заверил, что такая демократия абсолютно неприемлема. Он сообщил, что договорился о сокращении ракет, и обещал не скупиться на деньги для ракетных заводов.

Его внимательно выслушали и негромко похлопали.

Речи остальных участников собрания сводились к тому, что все идет нормально и будет идти ещё нормальнее. Особенно если ничего не менять.

На том и разошлись...

- Послушай, - сказал Микки Старому Другу, - что все-таки реально можно сделать с этой демократией? Рисковать я не могу. Их много, а я - один. Партию ведь не переизберешь. Она сама кого хочешь переизберет и назначит. Может, дохлое это дело? Может, и впрямь все оставить как есть?

Старый Друг долго молчал, потом встал и подошел к окну, у которого недавно стоял Микки.

- Нельзя так, - сказал он негромко. - Ничего так не получится. На двух стульях долго не усидишь.

Микки побагровел.

- Ага! - с неожиданной для самого себя злостью произнес он. - Теперь ты меня ещё учить будешь!

Первый Демократ, изо всех сил стараясь сдерживаться, опустил голову и сжал зубы.

- Погоди, - сказал Старый Друг. - Не сердись. Я ж добра хочу.