Евгений Войскунский - Плеск звездных морей (с иллюстрациями)

— Улисс, ты где? Почему замолчал?

— Пойду его искать. — Я рванулся к двери.

— Подожди! — завопил Кузьма. — Что ещё за глупости! Здесь экраны, отсюда виднее! Сиди у инфора, Улисс, я переговорю с наблюдателями.

Я опустился на какой-то ящик и уткнул лоб в ладони. Лоб был горячий. Стучало в висках. Черт, не хватало ещё головной боли! Никогда я не чувствовал себя так скверно. Что со мной творится? Как мог я отпустить неопытного юнца одного? Не терпелось схватиться за тестер? А, будь я проклят…

Опять загремел динамик:

«Первой смене — на обед, хочешь кушать или нет!»

Я оглянулся на Гинчева. Он лежал, натянув одеяло на голову.

Хоть бы Борг пришёл! Посоветоваться с Боргом. А что он может посоветовать? Если с этим парнем случится беда… если случилась беда, то… я просто не смогу жить.

Не знаю, по какой ассоциации вспомнился мне давний случай на Венере: Тудор не услышал призыва Холидэя о помощи… проехал мимо… Вздор! Проклятый вздор! Ничего такого во мне нет. Ничего примарского. Просто беспечно отнёсся.

Беспечно?..

Больше я не мог сидеть. Ну, скоро ты, Кузьма? Я плавал по рубке, натыкаясь, как слепой, на кресла и койки. Голова болела, будто мне горячими пальцами с силой стиснули виски.

Ну, Кузьма, скоро ты?..

— Что ты мечешься? — услышал я.

Это Гинчев. Выпростался из-под одеяла и уставился на меня. Надо бы что-нибудь принять от головной боли, нельзя же так, продавит сейчас виски…

Замигал глазок инфора. Наверно, и ревун прогудел, но я почему-то не услышал.

— Улисс, ты?

— Да…

— Наблюдатели не видели… — Голос Кузьмы доносился издалека, он прерывался, будто тонул в сером тумане. — Все передвижения фиксируются… на экранах кругового обзора не было…

Я не дослушал. Что-то он ещё объяснял и что-то крикнул Гинчев мне вслед, а я уже плыл по коридору, натыкаясь на людей и автоматы… Лифт… Нет, кажется, шлюз на другом борту. Я остановил кабину и погнал её обратно. Круглое окошечко кабины рассекал надвое красный колеблющийся трос. «Все передвижения фиксируются»… Я упёрся руками в стенку кабины и помотал головой. Стенка была холодная, ледяная прямо, а ладони — я чувствовал это — мокрые. Лифт остановился, дверца, шипя, поехала вбок. Я оттолкнулся, чтобы выйти из кабины, и увидел, как пол, серый и гладкий, вздыбился и стеной пошёл на меня.

…Тёплый ветер овевал лицо. Хорошо! У меня отпуск, и я лежу на пляже, сейчас открою глаза и увижу над собой смеющееся лицо Андры. Мы наденем гидрокостюмы и, взявшись за руки, медленно поплывём под водой…

Я открыл глаза. Надо мной был белый потолок и какой-то блестящий диск.

— Ага, очнулся.

Услышав это, я повернул голову и увидел Борга. Он сидел, сгорбившись, в ногах койки, на которой я лежал. И ещё тут была Дагни. Располневшая, в белом халате и белой шапочке. Она улыбнулась мне, мягким движением потянулась к белому шкафчику и щёлкнула выключателем. Ветер сразу утих, блестящий диск убрался в гнездо в стене.

В каюте стоял резкий и свежий запах, похожий на запах степной полыни. От этого трезвого запаха я окончательно пришёл в себя. Хотел подняться, но Борг властно сказал:

— Лежи. — И протянул мне обрывок плёнки: — Прочти вот это.

«Улиссу Дружинину, — прочёл я. — Старший, извини за самовольничанье, но мне очень хочется здесь поработать. Хотя бы неделю. На чемпионате обойдутся без меня. Всеволод Оплетин».

Я вскинул взгляд на Борга.

— Да, — сказал он, — выходит, парень остался здесь. Эту записку нашёл Гинчев. Он, видишь ли, побежал за тобой. А после того как притащил тебя в лазарет, кинулся в предшлюзовую камеру. Оба ваших десантных скафандра висели там, а к скафандру твоего практиканта была прицеплена записка. Вот и все. Где ты выкопал этого поганца?

Я набрал полную грудь воздуха и медленно выпустил. Теперь мне было легко и покойно.

— Нашли его? — спросил я.

— Десять раз объявляли по трансляции — и в рифму, и без. Не откликается практикант. А так разве найдёшь в этом столпотворении?

— Корабельны закоулки, — сказал я.

Борг усмехнулся.

Тихонько приоткрылась дверь, Антонио просунул голову, спросил громким шёпотом:

— Ну, как он?

— Привет, — сказал я, садясь на койке и нашаривая ногами ботинки.

— Очухался! — Антонио влетел в лазарет. — Что с тобой было, Улисс? Напугал ты нас.

— Ничего особенного, — сказала Дагни. — Немного перенервничал, вот и всё. Улисс, ты всё-таки полежи сегодня, отдохни как следует. — Она повернулась к Боргу: — Больше больных у тебя нет, старший?

— Нет. Этот первый обновил лазарет. Как поживает твой отец, Дагни? Все мастерит игрушки? Счастливый человек, вот кому позавидуешь… — Борг вытащил из кармана платок и, крутя головой, вытер шею. — Ну ладно, Дагни. Будешь говорить с отцом — передай привет от старого школьного друга.

Антонио спросил, не хочу ли я перебраться на «Элефантину», потом пожаловался, что, с тех пор как началось строительство этих кораблей, у него «нет ни одного светового ферми свободного времени», пообещал как-нибудь на днях навестить меня.

— Практиканта, как только разыщете, мигом отправляйте в диспетчерскую. Меня уже Самарин о нем расспрашивал, шум на всю Систему. Дагни, пошли, я и так задержал буксир до невозможности. Привет!

Дагни на прощание вручила мне пакетик с таблетками и велела принимать по одной в день в течение недели.

— Ну что, пилот, — сказал Борг, когда мы остались одни, — нервишки стали пошаливать? Ложись, — добавил он. — Велено лежать, так лежи.

Я видел по его взгляду, что он все обо мне знает. Он всегда знал всё, что ему было нужно. Не хотел я добавлять к его заботам собственную душевную смуту, но так уж получилось… помимо воли…

— Я очень одинок, старший, — сказал я, как бы со стороны слыша свой глухой голос. — Я, пожалуй, и не живу. Просто летаю… и жду.

— Что ты называешь жизнью, пилот? И что это значит — «просто летаю»? Может, ты летаешь от нечего делать? Может, в отсеках твоего корабля — не исследователи, обживающие Систему, а едоки?

Я знал, что Борг бывает беспощаден. Сам виноват: не надо было затевать этот разговор.

— Одинок? — продолжал он хлестать меня. — Так найди себе другую подругу. Только помни, Улисс: ты сам избрал судьбу космолетчика. Ты знал, на что идёшь. Я тревожился за тебя, когда ты носился с едоками по Европе, но надеялся, что ты найдёшь силы, чтобы вернуться.

Ещё бы, подумал я. Ещё бы… «Ты сильный, Улисс»…

— И уж если говорить все до конца, то вот что, пилот: хорошо, что вы расстались. Тебе пришлось бы сделать тяжёлый выбор, и я не уверен, что бы ты предпочёл.