Евгений Войскунский - Плеск звездных морей (с иллюстрациями)

Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов

ПЛЕСК ЗВЕЗДНЫХ МОРЕЙ

Глава первая

БЕГСТВО С ВЕНЕРЫ

В этом рейсе мы с Робином были практикантами. Нам следовало думать о зачётах: космонавигационная практика, организация службы, устройство корабля. Всю первую половину рейса — с того момента, как корабль стартовал с Луны, — мы и готовились к зачётам. Рейс проходил нормально. Но, как только наш ионолет опустился на венерианский космодром, началось нечто странное, непредвиденное. От здания порта к кораблю устремился человеческий поток. Люди в скафандрах шли плотной массой, ехали на грузовой трансленте, заваленной рюкзаками и прочей ручной кладью, над ними плясали, отбрасывая красный отсвет, мощные сполохи полярного сияния. Я смотрел в иллюминатор на эту картину, мне было не по себе.

Командир велел нам с Робином стать у шлюзового люка и никого не пускать в корабль, а сам двинулся навстречу толпе. «Прошу остановиться! — загремел его голос, усиленный динамиком. — Прошу немедленно остановиться!» Течение людской реки прекратилось. В моем шлемофоне возник гул встревоженных голосов, трудно было что-либо разобрать. Доносились обрывки разговора командира с диспетчером космопорта. Голос у диспетчера был растерянный: «Я не могу запретить им… Мы вызвали пассажирские корабли, но колонисты отказываются ждать…»

Потом командир распорядился очистить трансленту: прежде всего следовало разгрузить корабль. Автоматы быстро делали своё дело, из грузового люка поплыли к складу контейнеры с оборудованием, доставленным нами для нужд Венеры. А когда с выгрузкой было покончено, началась посадка пассажиров. Нечего было и думать о приёмке планового груза — венерианских пищеконцентратов: колонисты забили весь корабль. Мы сбились с ног, регулируя шлюзование и размещая пассажиров по отсекам. Мужские, женские, детские лица мелькали у меня перед глазами, и я невольно отыскивал в этом нескончаемом потоке лица моих родителей — Филиппа и Марии Дружининых. Но потом я уразумел из обрывочных разговоров, что Венеру покидают колонисты, поселившиеся там сравнительно недавно — за последнее десятилетие, — а примары остаются. Родители же мои были примарами — из первого поколения родившихся на Венере, — так что не стоило разыскивать их здесь, на рейсовом корабле. Да и чего ради им, никогда не видавшим Земли и нисколько о ней не помышлявшим, покидать Венеру?

Мы взяли на борт около тысячи человек. Могли бы, конечно, взять и больше, но предел был положен запасами продовольствия. Особенно — воды. Когда число пассажиров достигло критического уровня, командир прекратил посадку.

Диспетчер космопорта срывал голос, убеждая колонистов, оставшихся за бортом, сохранять спокойствие и терпеливо ожидать пассажирские корабли, которые уже в пути и придут через две недели по земному календарю. Начался медленный отлив человеческой реки…

Попробуйте разместить тысячу пассажиров в грузовом ионолете, имеющем всего двенадцать двухместных кают! Все каюты, включая пилотские, были отданы женщинам с грудными детьми. Остальным пассажирам предстояло провести полет в небывалой тесноте грузовых отсеков и коридоров, на голодном пайке пищи, воды и воздуха.

Что же стряслось на Венере? Чем вызвано массовое бегство колонистов? Планета неприютна, жизнь здесь трудна — это так, но ведь колонисты, покидая Землю, знали, на что идут. Вряд ли можно было заподозрить их в том, что они — все разом! — испугались трудностей освоения Венеры. У меня не было времени для выяснений, я носился из отсека в отсек, определяя места для пассажиров и пытаясь навести какой-никакой порядок, а из обрывков услышанных разговоров было невозможно составить разумное представление о причине бегства. Но я понимал, что дело не в физических трудностях — об этом я не слышал ни слова. Речь шла о психике. Может, вспышка какой-то нервной болезни?

К вечеру мы от усталости ног под собой не чуяли.

— В жизни не видел такой паники! — сказал командир и повалился в пилотское кресло.

Робин, уточнявший нормы расхода воды и продуктов, перестал щёлкать клавишами вычислителя.

— Что же всё-таки произошло? — спросил он.

— Толком ничего не поймёшь, — пробормотал командир и слабо махнул рукой. — Выключи верхний свет, Улисс, — отнёсся он ко мне, помолчав. — Глаза режет…

Я выключил плафон и спросил, когда старт.

— В четыре утра, — сказал командир.

— Разреши мне съездить в Дубов, старший, — попросил я. И пояснил: — Там живут мои родители.

— Они что, примары?

— Да.

— Надо отдохнуть перед стартом, — сказал командир. — Рейс будет трудный.

— Посёлок недалеко отсюда, старший. Я бы обернулся часа за три. Хочется повидать родителей.

— Ладно, поезжай.

Я облачился в шлюзе в громоздкий венерианский скафандр и спустился на поле космодрома. Возле здания порта, на стоянке, было полно свободных вездеходов, я забрался в одну из машин и погнал её по широкой каменистой дороге.

Ох, как хорошо знал я эту дорогу! Плавно изгибаясь к юго-востоку, она взбегала все выше на плато Пионеров, врезалась в нагромождения бурых скал, а сейчас, за поворотом, я увижу над отвесной скалой обелиск в честь первооткрывателя Дубова и его товарищей. Вот он, обелиск, — белокаменная игла, проткнувшая низкое, сумрачное, клубящееся небо. Небо моего детства, слепое небо Венеры, на котором никогда не увидишь звёзд, а солнце проглядывает лишь слабым и тусклым красноватым пятном.

И странный, высоко поднятый горизонт — будто ты на дне гигантской чаши, хотя это вовсе не так, — теперь он кажется мне странным, я отвык от сверхрефракции венерианского воздуха. А там дальше, слева, если присмотреться, — белые корпуса промышленной зоны, и башни теплоотводных станций, и скорее угадывается, чем виден золотистый купол Венерополиса, столицы планеты.

Сколько же мне было тогда? Лет пять, наверное, или шесть… Мы ехали с отцом в Венерополис и заранее условились говорить не вслух, а по менто-системе — направленной мыслью. Вначале мне было интересно — я не сводил глаз с отца, и мы проверяли, правильно ли я понимал его менто, — а потом наскучило. Я вертелся на сиденье и порывался хватать рычаги управления, а за окнами вездехода привычно высверкивали толстые разветвлённые молнии, и вдруг меня словно бы пригвоздило к месту повелительное отцовское менто: «Смотри!» — «Куда смотреть?» — спросил я недоуменно и тут же увидел, как местность застилает серая пелена. Колыхались неясные тени, они протягивали руки, будто нащупывая нашу машину. Я вспомнил злых великанов из сказок Ренна и, кажется, заплакал от страха. Отец притянул меня к себе и сказал вслух: «Это начинается чёрный теплон. Не бойся, мы успеем уйти от него». Хорошо помню: я сразу перестал бояться, только смотрел во все глаза, как сгущаются и чернеют тени, а рука отца все лежала у меня на плече, и отец выжал из машины полную скорость, мы мчались бешено, и было совсем не страшно, только жутковато немного. Потом, уже перед самыми шлюзовыми воротами Венерополиса, нас обступила плотная тьма, и что-то затрещало снаружи, за окном мелькнуло голубое пламя, и стало жарко, будто воздух в машине раскалился… Тут мы въехали в шлюз, ворота сразу захлопнулись за нами, и отец вынес меня на руках. Лицо у него было не такое, как обычно, — все в резких складках, по щекам катились крупные капли пота. А вездеход был весь оплавлен, он шипел под струями воды и окутывался паром.